Господа офицера
Шрифт:
– Я человек - понимаешь? Человек. Это главно. Никто меня не может заставить: где хочу, там работаю, где хочу, хожу, с кем хочу, с тем разговариваю. Ежели что - не дамся!... Все, хватит!... Человеком помру. Все остальное ерунда, понимаешь?
– Знаем, проходили - согласился Айзик, - "Человек - это звучит гордо!"
– Да-да!...
– мужик рассмеялся, хлопнул Айзика по плечу, превратившись
– Тока вы проходили, а я - живу! Ладно, - он показал на пустые бутылки, - может по новой сходим, у меня еще на одну есть?
– Господа офицера!...
– Снежков встал, галантно поклонился (он преображался даже в легком хмелю): спина прямая, резкий кивок - подбородок к груди, пауза, бросок чубчика назад.
– Смею вам заметить, что нам пора. В том смысле, что нам пора и честь знать.
– Дак вы еще, кроме олимпийцев, офицеры?
– на этот раз мужик, казалось, засомневался: верить или нет.
– Да, - Айзик сразу же нашелся, - мы из ЦСКА.
– А, понял!...
– мужик обвел кампанию рукой, сказал напыщенно: Сборная Совармии на Карагандинском привале.
– В самоволке!...
– в тон ему воскликнул Айзик.
Я решил взять командование на себя. В полной уверенности, что, как подобное бывало ранее, друзья поддержат игру. Встал, прокашлялся.
– Господа офицеры!
Айзик стал рядом со Снежком. Поднялся и мужик.
– Товарищи лейтенанты! Слушай мою команду! На первый-второй рассчитайсь!
– Первый!
– Второй!
– Третий!...
– мужик, дурачась, выгнул грудь колесом.
– В шеренгу по двое становись!
Айзик и Снежок послушно выстроили жиденькую шеренгу.
– На вокзал! Обратной дорогой! Шаго-о-ом - марш!!!
Мы с мужиком пошли рядом, стараясь сохранять солидную походку, не отставая от марширующих.
Когда шагали мимо казаха с газетой, на лице которого при виде нас нарисовалось прежнее выражение - гневное удивление, плавающие за толстыми стеклами глаза, я несколько раз громко выкрикнул: "Левой, левой!..." Наш собутыльник гордо помахал казаху рукой - видно, они были знакомы.
Жаль, что нам не попалась девчонка в бикини с глазами
Лица марширующих раскраснелись от алкоголя и быстрой ходьбы, но сил еще много. Мужик уже едва поспевает за нами, его подгоняет задор. Перед вокзалом меня как командира сменил Снежок.
...Наконец достигаем цветочных рядов. Снежок тоже ловит ногу на марш и громко подает команду: "Отделение!" - Раз! все трое вытягиваемся струнами, переходим на чеканный печатающий шаг. Ноги на подъеме прямые - почти параллельно земле. Руки по швам, с силой прижаты к телу. "Олимпийцы!... Равнение на!...
– право!" - Раз! и лица торжественно обращены к цветочному ряду, чуть кверху. Цветочницы машут нам букетами, как чепчиками: "Счастливо!... Успехов вам!"
"Советский Союз!..." - гордо кричит наш компаньон. Я оглядываюсь: он уже почти бежит за нами. То и дело смотрит на цветочниц и тычет пальцем в наши спины, таким образом обозначая свое непосредственное участие в компании, источнике всеобщего восторга.
Мужик, которого, оказалось, звали Иваном, провожал нас долго, до самого отправления поезда. Несколько часов. Поэтому он остался без копейки и все мы успели протрезветь и устать. Я заходил в вагон последним, когда он уже поплыл. Сказал Ивану, который еще некоторое время семенил рядом по перрону:
– Дядь Вань!... Вы не обижайтесь, неудобно, честное слово... Шутка просто.
– Мои друзья, пошатываясь в тамбурном проеме, придерживая друг друга, согласно кивали головами, пожимали плечами и виновато улыбались: мол, нехорошо, конечно, но ничего страшного, так вышло, само собой. Подурачились... Мы не олимпийцы! И не офицеры пока!... Может, и не будем никогда. Прощайте!
– Да, да!... Я знаю, знаю! Чай, не слепой... Какая разница!... Познакомились - разбежались, будь здоров!
– у него опять расширились ноздри, глаза сузились - на этот раз, мне показалось, в них блеснуло.
– Вы люди!... Хорошо, что стыдно. Не переживай. Хорошо!... Это главно!...
Перрон кончился, Иван остановился, коротко махнул нам рукой. Отвернулся. Мы еще некоторое время видели его: маленькая фигурка, руки в карманах, спиной к уходящему поезду.