Господа Помпалинские
Шрифт:
— Это были ее последние слова?..
Голос его звучал мягче, чем обычно.
— Да, с этими словами она умерла.
Когда граф поднял глаза, у него дрожали губы и он приоткрыл рот, словно хотел что-то сказать, но это ему удалось не сразу.
— Весьма вам признателен, сударыня, что вы взяли на себя этот труд…
Он недвусмысленно давал понять, что визит окончен. Но тут к Леокадии подскочил граф Август и, пододвигая ей кресло, сказал с низким поклоном:
— Присядьте, пожалуйста, сударыня! Вы меня, конечно, не узнаете, но мне ваше лицо кажется знакомым, и я готов поклясться, что где-то… когда-то встречал вас…
Грустная, загадочная улыбка тронула строгие, бледные губы Леокадии.
— Я догадываюсь, — сказала она и положила тонкую, изящную руку на спинку кресла, — что имею честь говорить с графом Августом Помпалинским, но встречались ли мы когда-нибудь, право не помню.
— Увы! — вздохнул граф Август, любезно оскла-бясь,
464
но, старея, мы становимся сентиментальны… (фр-)
465
Не правда ли? (фр.)
Говоря это, граф Август косился на смуглую, но изящную руку, лежавшую на спинке кресла. Красивые черные глаза Леокадии спокойно смотрели в лицо собеседнику. Она терпеливо ждала, когда он кончит.
— Позвольте вас спросить, известно ли вам завещание нашей незабвенной кузины? — обратился к ней с вопросом граф Август.
— Да, — просто ответила Леокадия, — на другой день после похорон официально огласили завещание, и я при этом присутствовала.
— Значит, — понизил голос граф Август, — для вас не секрет желание покойной, чтобы вы вышли замуж за меня или за моего брата…
— Август! — раздался окрик, в котором слились гнев и презрение. — Ты оскорбляешь меня и присутствующую здесь даму.
Замечание старого графа ненадолго приостановило фонтан его красноречия. Но вот, расправив холеной рукой густые, черные, как ночь, бакенбарды и почтительно поклонившись Леокадии, он снова заговорил:
— Mademoiselle! Почитание умерших всегда отличало людей и… народы… религиозные и… цивилизованные. Древние греки и римляне чтили волю тех, кто переселялся в… chose… иной мир! В наш прозаический испорченный век, когда презирать все, что освящено веками, считается хорошим тоном, я malgr'e-malgr'e [466] открыто признаюсь et je m’en vante [467] , что воля и память об умерших— для меня священна… car avouons le il faut faire quelque chose… [468] Наша обязанность отдать последний долг тем, кто имел несчастье… умереть! Mademoiselle! С моей стороны было бы неделикатно и невоспитанно просить, чтобы вы сейчас же дали ответ, согласны ли вы исполнить волю нашей незабвенной кузины. Но разрешите мне, по крайней мере… chose… надеяться, что вы позволите навестить вас и со временем, узнав меня поближе, быть может, не откажетесь исполнить весьма для меня желанную и священную волю незабвенной генеральши Орчинской.
466
вопреки всему (фр.).
467
и горжусь этим (фр.).
468
поэтому надо признаться, необходимо что-то сделать… (фр.)
На строго сжатых губах Леокадии появилась грустная улыбка.
— Граф! — сказала она твердо. — Несмотря на все мое почтение к покойной, ее желание для меня непонятно и неприемлемо. Светская жизнь никогда меня не привлекала и не привлекает. Чтобы вращаться в обществе, нужно иметь призвание, а у меня его нет. Кроме того, в доме генеральши я получила некоторое представление о светской жизни, и это отбило у меня охоту знакомиться с ней ближе. Я вернусь в тихую, глухую деревушку, где прошло мое детство. Отказываться от денег, завещанных мне покойной, я не собираюсь; я вложу их в усадьбу, с которой у меня связаны самые светлые воспоминания. Там живут три старушки, вырастившие меня, теперь они сами нуждаются в моей опеке. Таковы мои планы на будущее, они очень скромны, но я устала от жизни и никогда не была честолюбива.
Речь Леокадии потрясла присутствующих. Графиню от злорадства и возмущения душили спазмы.
— Voil`a l’oncle de mon fils! [469] — шепнула она аббату. — Выставлять себя на позор! Получить отказ от какой-то компаньонки! Mais c’est inconcevable, vraiment! [470]
— Дядюшка всех нас скомпрометировал! — сквозь зубы процедил Мстислав и, метнув злобный взгляд на Павла, насмешливо сказал: — Et toi Paul [471] , надеюсь, тоже откажешься выполнить сумасбродное требование генеральши? С est une absurdit'e! Tu le comprends bien, n’est-ce pas? [472]
469
Ничего себе дядюшка y моего сына! (фр.)
470
Это в самом деле непостижимо! (фр.)
471
И ты, Поль (фр.).
472
Это абсурд! Ты это прекрасно понимаешь, не правда ли? (фр)
— Нет, граф, — почтительным, но независимым тоном произнес Павел. — Я не откажусь от этих денег и выполню все условия.
— Paul! — простонала графиня.
— Paul! — вскричал Мстислав.
— Paul! — елейным голосом повторил аббат.
Граф Август, который после отповеди, данной ему Леокадией, стоял с разинутым ртом и вытаращенными глазами, как автомат перевел взгляд на Павла.
— Мне очень неприятно, — почтительно сказал Павел, — поступать против вашей воли и платить черной неблагодарностью за то добро, которое вы мне сделали. Но я не хочу всю жизнь унижаться и мучиться только из-за того, что имел несчастье родиться Помпа-линским. Стыд и угрызения совести давно не дают мне покоя. Но что я мог предпринять без денег и ремесла? Впрочем, меня развратила привычка к роскоши и праздности, и мне было нелегко начать трудовую жизнь, исполненную лишений. Я не раз просил графиню подыскать для меня какое-нибудь постоянное занятие, которое давало бы мне удовлетворение. Просил и графа Мстислава. Но никто не отнесся к моей просьбе всерьез, а настаивать я не имел права. Я уже в том возрасте, когда каждый человек хочет быть самостоятельным, иметь ясную цель в жизни, семью. Мне скоро тридцать лет, и я не могу быть вечно мальчиком на побегушках. Обещаю не опозорить недостойным и бесчестным поступком имени, которое ношу вместе с вами. Но трудиться, стать самостоятельным и приносить пользу — я обязан.
Мстислав, несколько раз тщетно пытавшийся перебить Павла, воскликнул:
— Paul! Eh bien, Paul! Fou que tu es! [473] Что ты намерен делать? Ничего не понимаю…
— Я намерен изучить бухгалтерию и все необходимое, чтобы вести торговлю. А потом на деньги, завещанные мне генеральшей, открою лавку в одном из городов…
— Значит, станешь мошенником! — закричал Мстислав.
— Нет, я буду торговать честно!
— Продашься жидам!
473
Поль, Поль, ты с ума сошел! (Фр.)
— Даю вам слово, граф, что до конца жизни не изменю вере предков.
— Он еще шутит! — вскипел Мстислав. — Maman, мы вскормили в нашем доме змею!
— Grand Dieu! [474] — простонала графиня и заломила руки. — Как неблагодарны, себялюбивы и ничтожны люди!
— Не ропщите, графиня, — прошептал аббат. — Не ропщите!
— Позвольте, — встрепенулся вдруг граф Август, который до сих пор стоял столбом и молчал. — Dis moi, Paul [475] , и эту… и эту вывеску… со своей фамилией, о которой говорится в завещании, ты тоже повесишь?
474
Великий боже! (фр.)
475
Скажи мне, Поль (фр.).
— Я обязан выполнить все условия, если хочу воспользоваться этими деньгами, — ответил Павел.
— Quoi? Что? Ты повесишь над дверью вывеску и напишешь на ней en toutes lettres: [476] «Помпалинский»! Нет! У тебя не хватит наглости это сделать! — взорвало Мстислава.
— Я сделаю это, граф, — ответил Павел.
Граф Август дрожащими руками стал расстегивать позолоченные пуговицы археологического мундира и, не спуская ошалевшего взгляда с Павла, проговорил, как во сне:
476
черным по белому (фр.).