Господин из завтра. Тетралогия.
Шрифт:
Так что сейчас за нами бодро топают человек десять в разнообразных мундирах. Впрочем, «топают» — слово неподходящее. Они двигаются так, словно пребывают в разведке в тылу врага. Пожалуй, Ники все же перегнул палку, натаскивая своих бодигардов на защиту бесценной особы наследника престола российского. Не стоит вести себя настолько открыто…
Но к делу. Вот и «апартаменты» Александра III, императора и самодержца всероссийского. Лейб-конвойцы вытягиваются при нашем приближении, адъютант вскакивает, точно на пружинках. Таругин кивает:
—
Адъютант козыряет и исчезает за дверью. Однако неужели и я, прожив здесь два-три года, приобрету замашки «спокойного XIX века»? Но Таругин-то, Таругин! Ведь не «испрашивает» аудиенции, как положено всем, включая меня, а «ожидает»! И ведь глазом не моргнет, стервец!..
Через секунду двери распахиваются. Адъютант замирает восковой фигурой. Ну, с Богом…
Александр III громоздится утесом посередине своего кабинета. Лицо, точно высеченное из гранита, абсолютно бесстрастно. Честно говоря, я всегда немного мандражирую, встречаясь со своим «царственным братом». Больно уж он непредсказуем…
Меж тем Таругин бестрепетно делает три шага вперед и, чуть повернувшись, указывает на Политова-Рукавишникова:
— Вот, батюшка, рекомендую: купец первой гильдии Рукавишников Александр Михайлович. Тот самый человек, которого мы вам с дядюшкой рекомендовали.
Что это? Мне показалось, или в самом деле по лицу императора скользнула тень недовольства? Едва уловимая, но все же…
Неожиданно из-за спины гиганта-императора появляется Победоносцев. Мягким голосом, напоминающим мурлыкание кота, он обращается к Ники-Таругину:
— Ваше императорское высочество. Позвольте мне отвлечь вас от ваших дел. Мне бы очень хотелось обсудить с вами некоторые аспекты предложенной вами миссионерской программы для Великого княжества Финляндского. У меня появились предложения, которые, возможно, вас заинтересуют. Тем более, — хитрый прищур кота, дорвавшегося до сметаны, — я смею предположить, что по данному вопросу вы уже привели вашему царственному отцу все аргументы, которые должны повлиять на его решение.
— Верно, Колька, — басит Александр number three, — ступай-ка, займись с Константином Сергеевичем. Эти дела не менее важны.
Олег разводит руками, всем своим видом показывая, что, мол, «против лома нет приема». А ведь это хреново! Тяжелая артиллерия в лице наследника престола покидает поле еще не начавшегося боя. Таругин пропускает Победоносцева вперед, и уже за его спиной со скорбно-шутовской гримасой «делает нам ручкой». Внезапно его рука сжимается в кулак. «Рот Фронт!» В смысле: «Держитесь, парни!» Блин, попробуем…
После ухода Николая свет Александровича самодержец всероссийский долго молчит, разглядывая Димку, точно некий курьез. Мы тоже молчим. Пауза затягивается…
— Ну, нижегородец, ухарь-купец, — голос императора не предвещает ничего хорошего, — рассказывай: что ж ты такого великого сделал, что за тебя великие князья и цесаревич хлопочут?
Политов
— Обратите внимание, ваше императорское величество, — вставляю я, — Рукавишников разработал и осуществил программу скоростного кораблестроения, пусть и речного. Используя его методы и технологии, можно значительно повысить темпы строительства боевых кораблей…
Александр делает рукой в мою сторону жест, который не допускает двойного толкования: «Заткнись!» Затем он поворачивается к Рукавишникову:
— Значит, нижегородец, ты пока только пару волжских пароходов слепил? И теперь полагаешь, что можешь для державы нашей броненосцы и крейсера строить? А не слишком ли ты дерзок, купчина?
Вот так! Похоже, что дальше разговор продолжать бессмысленно. Интересно, а ведь император ведет себя так, словно уже заранее все для себя решил. А почему? Ведь еще несколько дней назад Александр вроде был не то что не против, но как-то безразличен к идее назначения Димыча на должность управляющего казенными верфями. Николай-Таругин его здорово накачал. Кто ж это тебя переубедил, царь-батюшка?
Александр меж тем продолжает:
— Не знаю, чем ты цесаревича прельстил, но вот об этом субъекте, — взмах рукой в направлении меня, — меня просветили!
И уже в мою сторону:
— Ты что ж творишь, Alexis? Ну, собутыльник он твой, ну, дела какие-то вместе крутите! Но верфи-то казенные какому-то купчишке нижегородскому, корабелу макарьевскому? Вы с Павлом руки на этом нагреть решили?!
Та-ак. В таком состоянии я ему ничего не докажу и не объясню. Как бы еще сейчас Димычу не перелетело вот так, за здорово живешь. Да еще и по самое по не могу…
Император тем временем продолжает рычать:
— Так что ступай и протеже своего забирай. Нечего тебе тут делать!
Вот и все. Приехали. Интересно, сможет наш бравый цесаревич исправить это? Ну, «племянничек», готовься! Завтра же начнем подготовку ко второй части «марлезонского балета»!
Рассказывает Олег Таругин
Он же — цесаревич Николай
На следующий день Димыч врывается ко мне со словами:
— Слюшай, Гиви Иванович! Совсэм тэбя этот ГАИ не уважает! И машину отобрал, и права…
Цитата из «Мимино», сказанная в этом времени и в этом месте, да еще и с «кавказским» акцентом, производит на меня оглушающее впечатление — я начинаю ржать, как сумасшедший.
— Епрст, Димыч, ты что там, перетрудился на ниве развития отечественной промышленности? Какое «ГАИ»? Какие «права»? Какая машина?
— То есть как это «какая машина»? — Шутки кончились — в Димкином голосе звучит неподдельная обида. — Три моих «Жигуля» и две «Самары»…
— Какие «Жигули»? — Я перестаю смеяться. И заботливо спрашиваю: — Ты как, вообще… себя чувствуешь? Нормально?