Господин из завтра. Тетралогия.
Шрифт:
В его глазах сияет чистый, ничем не замутненный восторг. Творческая интеллигенция, мать ее… Как же, герой! Заснял избиение несчастных кавалеристов, потом так же спокойно заснял сцену расстрела пленных, и ведь ничего в груди не ворохнулось!.. Обалдеть…
— Дайте сюда вашу камеру!
Он чувствует какой-то подвох и вцепляется в аппарат, как мать в младенца:
— Зачем, ваше величество?..
— Пленку засветить.
— Как?! — Рукавишников бледнеет, губы начинают мелко дрожать. — Зачем?!
— Послушайте, ну вы хоть понимаете, что именно вы засняли? Ведь это же… — вот, блин! Куропаткин рядом! И весь превратился в слух… — В общем, так. Военную кинохронику — мне на проверку! Я буду вашим цензором!
Непутевый Рукавишников приятно пунцовеет от такого
Ладно, теперь с Глазенапом:
— Ротмистр! Организуйте-ка отправку телеграммы в Лондон, господину Альфреду Теннисону. Текст: «Альфреду Теннисону, поэту. Только что я уничтожил два ваших кавалерийских полка. Жду новой поэмы «Атака легкой кавалерии-2». В самое ближайшее время постараюсь предоставить сюжеты для написания поэм «Атака легкой кавалерии-3 и 4». Заранее приношу извинения за возможные расхождения в родах войск. Ценящий Ваш литературный талант, император Николай».
Рассказывает Дмитрий Политов
Он же — Александр Рукавишников
После того памятного боя под Лихославлем государь-император принял решение присвоить моей бронероте особый статус. Чтобы всякие там Волосюки и присные нас ненароком своим «умелым» командованием не угробили.
Посовещавшись с Куропаткиным и Духовским, Олегыч подписал указ о формировании лейб-гвардии бронекавалерийского Лихославльского полка. Ядром полка должна была стать моя дружина. По штату нам полагалось иметь бронедивизион — шестнадцать штурмовых бронемашин «Медведь», восемь кавалерийских эскадронов, гаубичную и пушечную батареи. Впрочем, штаты полка подверглись изменению практически сразу — в состав был временно включен «Железняк», а мои гаубицы МЛ-20, напротив, были у меня отняты и составили нечто вроде РГК. Да и ШБМ у нас оставалось всего две — хорошо хоть, что из Стальграда довольно быстро прислали еще четыре штуки.
Зато кавалерией меня обеспечили по полной программе. Правда, мне была нужна «ездящая пехота», а дали казаков. Хорошо хоть, что я оговорил себе право лично отобрать людей. Отобрал всего три сотни. В основном пластунов.
Вот и вышел у меня не полк, а, скорее, усиленный батальон. Зато я по своему текущему званию не слишком нагло мозолил глаза «военным фундаменталистам». Были в окружении императора такие… твердолобые. Которые стеной вставали против внедрения новшеств. А уж как они встретили назначение на должность командира полка какого-то свежеиспеченного подпоручика, вчерашнего прапорщика, позавчерашнего шпака… Однако у нашего государя-батюшки Олегыча особо не забалуешь: поскрипели твердолобые, пошушукались по углам, но открыто никто выступить не посмел.
Но и с такими небольшими силами мы, используя неожиданные тактические приемы и боевую технику, за пару месяцев отодвинули «линию фронта» аж до самого Питера! Собственно, линии фронта, как таковой, не было. Ну не хватало у «англичан» силенок, чтобы выстроить достаточно протяженную оборону — максимум на десять-пятнадцать километров. Все боевые действия велись в непосредственной близости от Николаевской железной дороги. Вот это и позволяло нам раз за разом обходить куцую линию обороны и обрушивать на противника удар с тыла. Обычно хватало пары эскадронов, подкрепленных четверкой «Медведей», да залпа «Железняка», чтобы «англичане» начинали отступать, постепенно переходя в паническое бегство, бросая артиллерию и амуницию. Потери противника исчислялись тысячами — хорошо хоть, что 99 процентов потерь приходилось на пленных. Такая, с позволения сказать, «война» принесла мне определенные дивиденды — после особенно удачных «сражений», сопровождавшихся большим количеством пленных и захваченных орудий, Олегыч не забывал повышать мой статус в глазах военного сословия, присваивая на совершенно законных основаниях (за геройство!) ордена и внеочередные звания. Так я стал, в конце концов, капитаном и кавалером орденов Святого Георгия 4-й степени и Святого Владимира 4-й степени с мечами.
Впрочем, я понимал, что это только мне кажется —
Финалом усилий моего друга по повышению моего авторитета стало пожалование мне титула графа. Причем в формулировке именного указа было отмечено: «В ознаменование выдающихся заслуг перед Государством и в связи с днем ангела». Вот так, из грязи в князи! На мой робкий вопрос: «А на хрена?» — Олегыч веско ответил, что может назначить меня хоть генералом, но даже довольно прогрессивные Столетов, Алхазов, Куропаткин и Духовский все равно будут относиться ко мне… пренебрежительно. Черная кость, она и есть черная кость. Пусть даже генеральское звание вполне объективно станет наградой за мои реальные заслуги. А вот титул ставит меня с ними на одну доску. Теперь я вполне могу на равных (почти на равных) участвовать в заседаниях Военного Совета. И генералы хотя бы начнут прислушиваться к моим словам и рекомендациям по использованию боевой техники.
Чехарда «маневренной войны» постепенно довела нас, в конце концов, до города Тосно, где мы и встали, упершись лбом в хорошо подготовленную линию обороны. Здесь меня и застало начавшееся всеобщее наступление верных Николаю войск. На линии соприкосновения мой полк заменили пехотой Столетова. Выведя своих людей в резерв, я принял небольшое пополнение — еще четыре ШБМ «Медведь» и две сотни пластунов.
Нашим сведениям о противнике Столетов не то чтобы не поверил, но… решил проверить. После проведенной разведки боем командующий Центральной группой войск убедился, что с наскоку Тосно не взять и без моей помощи не обойтись. Ну что же — это давало мне лишний повод доказать преимущество брони и маневра над старыми и косными тактическими схемами. Поэтому приказ «выдвинуться к Тосно и принудить к молчанию вражеские батареи» я воспринял с энтузиазмом.
Железнодорожная ветка действительно была цела и два раза проверена нашей инженерной разведкой. Расположение батарей противника и ориентиры для стрельбы изучены. Осталось только прийти и победить…
…Мы вляпались в ловушку всеми колесами…
На этот раз минные закладки под ж/д полотном были сделаны очень хитро и остались необнаруженными вплоть до самого момента подрыва. И подловили нас на широкой нейтральной полосе. В трех километрах от позиций наших войск.
Первая мина рванула непосредственно под составом — аккурат под вторым паровозом. Шедшие за ним вагоны сошли с рельсов и только чудом не опрокинулись. Пропахав ими около пятисот метров, «Железняк» остановился.
Тут же стало понятно — ждали именно нас — бронепоезд подвергся артиллерийскому обстрелу из засады. По счастью, противник не стал ставить в засаду тяжелые орудия — их довольно трудно замаскировать. Решили, что нам хватит десятка полевушек. Настоящей толщины брони англичане не знали — мощный и неожиданный обстрел не нанес «Железняку» фатальных повреждений — обошлось без пробитий. Но тем не менее потери были довольно внушительными — нам почти напрочь вынесли пулеметы подбойного борта и оба башенных «гатлинга». Количество убитых и раненых превысило пять десятков.
Я скомандовал покинуть и отцепить сошедшие с рельсов вагоны. Почему не сработал открывающий механизм автосцепки, было непонятно, но времени на выяснение не было. Под огнем противника мои бойцы с помощью ломов, кувалд и чьей-то, ведущей разгульный образ жизни, матери отцепили задние вагоны и второй паровоз.
«Железняк» дернулся вперед, но тут рванула вторая мина — прямо под передней контрольной платформой. Скорость мы набрать еще не успели, поэтому бронепоезд с рельсов не сошел, только головная платформа. Но положение я оценил как критическое. Рано или поздно, но неподвижную мишень, в которую мы превратились, разнесут артиллерией. Или подкрадутся и взорвут динамитом. Или пустят нам в лоб паровоз-брандер. Мелькнула мысль объявить эвакуацию, но как бросить тяжелое вооружение и приборы? Предварительно их уничтожить? Существующие в единичных экземплярах 120-мм орудия и ПУАО? Ну нет… Надо продержаться до подхода помощи.