Господин Мани
Шрифт:
Линка, которая не могла вынести одиночества в огромном поместье, тоже переселилась в Краков и пошла работать медсестрой, на добровольных началах. Вскоре она встретила и полюбила врача-поляка и несмотря на скандал в семье — отец и брат категорически возражали против этого союза — вышла за него замуж. Она приняла католичество, переехала с мужем в Варшаву и родила ему сына и дочь.
Столь острый разлад причинял боль всем членам семьи Шапиро, и вскоре произошло примирение. Эфраим Шапиро, который так и остался холостяком, стал все больше и больше привязываться к племянникам. Он наведывался в Варшаву, а также проводил вместе с ними летние месяцы, когда Линка, большей частью без мужа, приезжала с детьми в имение отца.
После смерти отца, Шалома Шапиро, в 1918 году Линка продала свою долю поместья крестьянам из окрестных
Когда немцы вторглись в Польшу и началась вторая мировая война, Эфраим Шапиро, которому было к тому времени шестьдесят девять лет, решил перебраться в Варшаву к сестре. Однако очень скоро стало ясно, что она не только не может предоставить ему надежное убежище, но и сама вместе с детьми подвергается не меньшей опасности. Эфраим вернулся в имение, с помощью нескольких верных слуг оборудовал себе надежное и удобное укрытие и "ушел в подполье". Он прятался там с 1939-го по 1944 год — неподалеку от Освенцима, превращенного, как известно, немцами в лагерь уничтожения, который с каждым днем действовал все более и более эффективно; то, что там происходило, престарелый врач вполне мог себе представить. На душе становилось все тревожнее, и сидеть в одиночестве, как мышь в норе, становилось все труднее. В 1944 году, после разрушения Варшавского гетто, ему стало известно, что его племянница арестована и переправлена в этот лагерь; уже не владея собой, он вышел из убежища и явился в комендатуру, чем, между прочим, навлек беду и на головы верных слуг. До лагеря он не дошел — буквально в воротах он потерял сознание, и его пристрелили.
Шалом Шапиро очень тяжело перенес смерть жены. Он отдавал себе отчет в том, что она безнадежно больна, но не думал, что конец наступит так скоро. Оставшись один после переезда сына и дочери в Краков, он не мог найти себе места и поэтому постепенно с головой погрузился в общественную деятельность, разумеется, на поприще сионизма. На Четвертый конгресс в Лондон он не поехал — со смерти жены не прошло еще года, в Пятом же, проходившем опять в Базеле, он участия принять не преминул, а в 1909 году организовал поездку членов Сионистского общества Кракова в Эрец-Исраэль. Поездка была очень удачной и еще более укрепила сионистские убеждения ее участников. В один из дней Шалом Шапиро не поехал на очередную экскурсию с группой, а попытался разыскать кого-либо из членов семьи Мани, но из этого практически ничего не вышло. Здание в квартале Керем-Аврахам, служившее в свое время клиникой, он нашел довольно быстро, но в 1909 году оно уже было отведено под дешевую гостиницу для туристов. Он даже определил, где находилась родилка, — по остаткам зеркал, к тому времени весьма поблекших, но никого из членов интересовавшей его семьи ни в здании, ни поблизости не оказалось. Ему рассказали, что сын Моше Мани Иосеф два года назад уехал в Турцию учиться и, по слухам, застрял в Бейруте; толком о нем никто ничего не знал. Его сестра вышла замуж за еврея из Марокко, и тот увез ее вместе с матерью в Марсель. Соседи, от которых он все это узнал, хорошо помнили приезд молодого человека и девушки из Галиции в 1899 году и считали, что они-то и погубили доктора, который без памяти влюбился в девушку.
Хотя Шалома Шапиро и постигло разочарование — он очень надеялся разыскать кого-нибудь из этого семейства и предложить денежное возмещение, поездка в Эрец-Исраэль в целом была удачной и для него лично: несмотря на весьма преклонный возраст он завел роман с одной из сравнительно молодых участниц поездки, и эта связь не прервалась и после его возвращения в Елени-Сад.
Он так же, как его сын Эфраим, был очень привязан к своим внукам — «инородцам». В Варшаву он, правда, выбирался нечасто, но с нетерпением ждал, когда наступит лето, они приедут к нему в деревню и он сможет порассказать им о еврейской истории и поучить ивриту.
Шалом Шапиро скончался в 1918 году после непродолжительной болезни. Ему было семьдесят лет, и последним, но очень дорогим для него подарком перед смертью стала Декларация Бальфура.
ДИАЛОГ
Афины, 1848
Аврахаму Мани сорок девять лет, он родился в Салониках, в 1799 году. Его отца звали Иосеф. Дед Аврахама, Элияху Мани, поставлял фураж для конницы янычар. На пяти больших подводах он следовал за турецкой армией со всеми своими многочисленными домочадцами (у него было две жены) и даже возил с собой двух молодых раввинов, которые обучали детей. Когда пришли первые известия о Великой французской революции, этот хитрый торговец понял, что в Европе грядет пора крупных потрясений и, стало быть, спрос на фураж резко увеличится. Посему пора потихоньку продвигаться на запад. В 1793 году, узнав о казни Людовика XVI, Элияху Мани переправился через Босфор и осел в Салониках, где была процветающая еврейская община. Его расчеты оправдались — нестабильность политической и военной обстановки в Европе очень благоприятно сказывалась на его доходах. Через детей он породнился с самыми знатными семействами, что еще больше расширило круг его деловых связей.
Рождение первого внука, нареченного Аврахамом, на самом исходе восемнадцатого века принесло Элияху много радости, но долго нянчится с ним ему не довелось — вскоре после подписания Тильзитского мира в 1807 году небеса призвали его к себе.
Все дела Элияху перешли к его сыну Иосефу, который родился в 1776 году в местечке Ушние неподалеку от озера Шахи в Персии, на территории, входившей тогда в состав Османской империи. Несмотря на потрясения, которые пережила империя в первом десятилетии нового века, торговля пошла неплохо. Особенно преуспел Иосеф во время военной кампании Наполеона в Восточной Европе. Он очень заботился о воспитании и обучении детей. Своего первенца Аврахама он отправил в Стамбул и определил в иешиву хахама Шабтая Хананьи Хадайи, который среди всех раввинов Османской империи славился своей мудростью и глубокими знаниями.
Аврахам очень полюбил учителя, который в свои пятьдесят с лишком лет был все еще неженат. Хотя Аврахам не проявлял больших способностей к учебе, раввин Хадайя в качестве особой милости решил помочь ему доучиться на раввина.
Однако в 1815 году, после Венского конгресса, положившего конец войне в Европе, а также начала восстания греков против Османской империи, вследствие чего стало очень неспокойно на дорогах, в делах Иосефа Мани произошел резкий спад, и в 1819 году Аврахаму пришлось вернуться в Салоники, чтобы помочь отцу, который потерял к тому времени практически все: у него остался один небольшой магазинчик пряностей в порту.
Сердце отца не выдержало, он вскоре скончался, и магазин перешел к Аврахаму.
Он никак не мог смириться с тем, что обстоятельства вынудили его прервать учебу у стамбульского раввина, к которому он так привязался, и всякий раз, как только ему удавалось хоть немножко разделаться с долгами, выкраивал неделю-две и, несмотря на опасности, подстерегавшие его на дорогах, добирался до Босфора, пересекал его и являлся в иешиву раввина Хадайи.
Звание раввина Аврахам так и не получил, но хахам выдал ему специальную грамоту, позволяющую ему в свободное время на добровольных началах исполнять обязанности то ли раввина, то ли хаззана [75] в маленькой синагоге в порту, куда заходили главным образом моряки и грузчики — евреи.
75
Хаззан (ивр.) — то же, что и кантор (см. прим.72).
Несмотря на мольбы матери, Аврахам долго не обзаводился семьей. В 1825 году он наконец женился на дочери мелкого торговца по фамилии Альфаси, и она через год родила ему сына Иосефа, а еще через три года — дочь Тамар. В 1832 году жена Аврахама скончалась от неизвестной никому болезни, которой она заразилась от одного из моряков, живших в их доме.
Некоторое улучшение дел позволило Аврахаму ездить в Стамбул регулярнее, но, к сожалению, самого хахама он заставал там далеко не всегда, так как того часто приглашали в разные общины для разбора особо сложных тяжб в раввинском суде. Однажды во время визита в Иерусалим Шабтай Хадайя познакомился с женщиной, которая впоследствии стала его женой.