Господин мертвец. Том 1

Соловьёв Константин

В противовес прочим представителям своего вида, Кейзерлинг отличался если не острым умом, то хорошей сметкой. Поэтому Дирк и назначил его в свое время командиром первого отделения. По мнению остальных командиров взводов, это было ошибкой.

«Отделение штальзаргов – глупость, – сказал как-то Дирку прямолинейный унтер-офицер Крейцер, командир четвертого взвода. – Но это было бы еще терпимо, если бы над ними был обычный мертвец. Штальзарг на роли командира – это сущий бред. Даже если он окажется способен руководить своими болванами, в первом же бою он загонит их в болото, где все они и утонут!»

Дирк знал, что подобная организация идет вразрез с принятой

в Чумном Легионе негласной доктриной, в соответствии с которой штальзарги придавались каждому отделению, а не концентрировались в одном. Это давало отрядам большую тактическую гибкость – в каждом отделении было по два-три штальзарга, играющих роль стального щита и идеального оружия для мясорубки в условиях тесных пространств.

Но было в этом новшестве Дирка и достоинство, не замеченное Крейцером. Отделение штальзаргов во взводе «листьев» превратилось в особенный инструмент, что-то вроде боевого молота. Этот молот проламывал оборону там, где прочие инструменты были бессильны. Дюжина штальзаргов Кейзерлинга, выстроившись цепью, могла атаковать передний край обороны под самым губительным огнем, позволяя избежать ненужных потерь, а также подавляя своим видом обороняющихся. Тут было от чего испытать страх.

Когда на тебя надвигается огромная стальная махина, от литой груди которой отскакивают пулеметные пули, и ее жуткие когти скрежещут по земле, уже обагренные кровью… Не было ничего удивительного, что отделение Кейзерлинга имело успех. Даже тоттмейстер Бергер, сперва отнесшийся к нововведению Дирка с сомнением, в конце концов одобрил его. Но в прочих взводах эта практика не прижилась. Отряд штальзаргов насмешливо именовали «ржавым отделением» или «дюжиной болванов». Сами штальзарги не реагировали на эти смешки. Как не реагировали обычно и на прочие слова, обращенные к ним. У этих великанов, лишенных лиц и похожих друг на друга, как изваяния одного обезумевшего скульптора, были свои отношения как со смертью, так и с жизнью.

Кейзерлинг нравился Дирку. Спокойный и невозмутимый, как ледяной утес, он мало говорил, но, когда говорил, не тратил слов на то, что и так было ясно. Его не очень быстрый, но ясный и четкий, как отлаженный много лет назад механизм часов, ум схватывал необходимое и оперировал только теми деталями, которые имели значение. Иногда Дирк думал о том, что, если бы в Генеральном штабе заседали штальзарги вроде Кейзерлинга, война сложилась бы иначе. По крайней мере, они не черпали бы весеннюю фландрийскую грязь.

– Штурм назначен на четыре утра, – сказал Дирк, раскладывая захваченную с собой карту. – Диспозиция уже нанесена. Предлагаю ознакомиться со схемой.

Все четверо – Мерц, Клейн, Тоттлебен и Карл-Йохан – склонились над куском бумаги, покрытым сложным узором, состоящим из ровных типографских линий и карандашных штрихов. Кейзерлингу не было нужды наклоняться, с высоты своего роста он и без того видел достаточно хорошо.

– Мы атакуем на правом фланге, – констатировал ефрейтор Тоттлебен, командир третьего отделения, хмурясь, – но атакуем далеко не в центре французских позиций. Значит, весь наш правый бок будет оголен.

– Это так. Слева нас будут поддерживать «бубенцы» Крейцера. Взводы Йонера и Ланга, соответственно, займут левый и крайний левый участки.

Тоттлебена это не обрадовало.

– Мы соберем на себя половину французских пуль. По нам будут палить не только фронтовые участки, но и эти, – серым пальцем с треснувшим ногтем Тоттлебен отметил несколько точек на карте. – Это крайне скверно, господин унтер-офицер. Мы и так наиболее уязвимы

в момент подхода к переднему краю обороны, а так мы еще получим плотный фланкирующий огонь с ближней дистанции как минимум из двух траншей и бог знает из скольких замаскированных пулеметных точек.

– Пулеметные точки долго не проживут, мои ребята быстро стряхнут с них пыль, – пообещал Клейн. Он с нежностью погладил ствол своего «MG». Это была старая модель, не ручной пулемет «08/18», начавший недавно поступать в войска, а его предок, с толстым, как снаряд, кожухом водяного охлаждения. Эта модель могла стрелять только со станка и не была приспособлена для того, чтобы таскать ее в руках и тем более вести огонь на ходу. Но у Клейна было на этот счет особое мнение. Если бы с ним ознакомился сам Фалькенхайн [18] , старика наверняка бы хватил удар.

18

Эрих фон Фалькенхайн – военный министр Германии и глава Генерального штаба в 1914–1916 гг.

Пулемет был лишен элегантности, это была грубая и неприхотливая машина войны, созданная для того, чтобы швырять в землю лицом атакующие цепи пехоты. В нем не было изысканных линий или изящества винтовок и пистолетов. Как и многие вещи, созданные единственно для войны, он был красив не внешней, а внутренней красотой, которая открывалась далеко не каждому.

Чтобы вести из своего любимца огонь на ходу, Клейн, прибегнув к помощи интенданта Брюннера, соорудил целую систему прочных кожаных ремней, охватывающую его плотный массивный корпус подобно лошадиной сбруе. Пулемет в таком положении мог удобно располагаться в руках стрелка. Правда, снимать все это с себя было неудобно, Клейн и не снимал. Тридцать с лишком килограмм стали, висящие на его плече, ничуть его не затрудняли. Примеру своего командира следовало все пулеметное отделение. И не случайно – Клейн был прекрасным пулеметчиком, настоящим мастером своего дела.

– Пулеметные точки долго не проживут, – повторил он. – Уж дайте нам подобраться к ним поближе, и мы заставим этих шлюхиных сынов заткнуться навсегда.

– Не увлекайтесь, ефрейтор, – сказал ему Дирк. – Наша первейшая задача – очутиться в траншеях, и каждая секунда опоздания будет лишним граммом на противоположной чаше весов. Оборона очень плотная, и если она развернется во всю силу, если заговорит каждый ствол, смотрящий в нашу сторону, она сметет всю роту, как коса пучок сухой травы. Не помогут даже доспехи штальзаргов.

– Есть еще артиллерия, господин унтер, – осторожно напомнил Тоттлебен.

– Да, ефрейтор. Наш расчет на то, что внезапность штурма даст нам необходимые секунды, а наша скорость позволит преодолеть большую часть разделяющего расстояния прежде, чем артиллерия противника подаст свой голос. Несомненно, орудия пристреляны по нашему краю обороны. Французы готовы к штурму, но к штурму обычному, в который ходят живые люди. Которые двигаются медленно, залегают у каждой кочки, боясь свиста пуль над головой, вязнут в грязи и долго преодолевают колючую проволоку. «Висельникам» нет нужды действовать подобным образом. Мы бросимся на их позиции со всей возможной скоростью. Не останавливаясь, не залегая, не меняя направления. Конечно, пулеметы заговорят сразу. Но артиллеристы не успеют быстро внести поправки, разрывы их снарядов будут ложиться за нашими спинами. А потом мы окажемся во вражеских траншеях и снаряды нас беспокоить уже не будут.