Господин Музыка
Шрифт:
После трудов на благо человечества Господин Музыка устал и почти дематериализовался. Говорили, что он перелетел в Европу и живёт в маленьком дворце в старом немецком городке. Его часто видят с очаровательной и такой же бестелесной спутницей: поклонники считают, что это сама Госпожа Симфония, а недоброжелатели, которых, увы, хватает везде, распускают сплетни, что это одна из беспутных дочек Мадам Канкан, подобранная добрым Господином Музыкой на парижской панели…
Музыкант
Я – конец и начало, я – центр Вселенной,
Я – музыки Бог, и без грёз о награде
Хожу в тишине, демиург вдохновенный,
Во мною же созданном призрачном граде.
Топчу я штиблетами клавиши улиц,
Где встану играть, контрабас обнимая,
Там к небу рядами встают, чуть сутулясь,
Дома-инструменты, как свита немая.
Сквозь ночь фонари мне – прожекторы сцены,
И светятся окна домов-декораций —
Громадных фантомов тех скрипок бесценных
И альтов, что сгинули в битвах всех наций.
Молчат барабаны, проросшие в почву,
Сносилась давно и игла граммофона.
Над крышей-пластинкою днём или ночью
Труба не поет, а молчит похоронно.
И снова в концертном изношенном фраке
Касаюсь смычком старых струн контрабаса…
А вдруг в этот раз я смогу, ведь не враки,
Что нет в целом свете подобного аса!
И верю, и жду, что вот-вот распахнутся
Домов музыкальных изящные дверцы,
И люди, как ноты, со строчек польются,
Звуча и сплетаясь в мелодию сердца.
Мария Фомальгаут
Виолончушь
– Ну что… на смену-то выйдешь?
Трубка чуть не падает из рук. На смену… еще с надеждой смотрю на номер, может, ошиблись, всякое бывает, мало ли…
Ошиблись.
Как же.
Какое там ошиблись, шеф и есть.
– Олежка болеет…
– А Губаревский на что?
– У Андрея мелкая приболела, дома он.
Мне кажется, я ослышался.
– А благоверная его где?
– Ка-акая благоверная, он уже стопятьсот лет как развелся, ты чего? Детей на него спихнула, да он и сам сказал, черта с два вертихвостке этой детей доверю… Она ушла, ох убивался…
Киваю. Во, мужик…
– Так что на тебя надежда вся.
Мысленно киваю, правильно, мне отдыхать не надо.
– Да понимаю, что тебе отдыхать надо, а мне-то откуда людей брать прикажешь? У меня тут фабрика по производству людей не работает еще пока!
– А планируется?
– Шуточки шутим…. Это хорошо, когда шуточки шутим. Ну, давай… через десять минут чтобы на посту.
Распахиваю окно, осень врывается в дом, холодная, замерзшая, злая, желтыми листьями сворачивается у очага. Забираюсь на подоконник, смотрю
Теперь или никогда.
Прыгаю.
Город несется навстречу.
Виолетта подхватывает меня на лету. Это у нас с ней давно заведено, я прыгаю, она подхватывает.
Виолетта…
Я не заморачивался с именем. У меня она как-то сразу стала Виолеттой. С маленькой скрипкой, со второй моей помощницей, было посложнее, долго перебирал имена, чуть было не окрестил её Стефанией, потом как-то прикрепилось к ней – Дженни.
Дженни взмахивает перепончатыми крылышками, хочет сесть мне на плечо. Виолетта недовольно перебирает струнами, еще не хватало, лишний груз тащить…
Дженни вспархивает.
Летим над городом – осторожно, чтобы не задеть провода. Городская суета остается там, внизу, здесь нас окружает только холод ночного неба. Виолетта начинает тихонько наигрывать что-то мелодичное, нежное, Дженни подхватывает мелодию, пытаюсь вспомнить напев, не могу.
Здесь, если хорошо прислушаться, можно услышать музыку небесных сфер.
Несемся над городом. Что-то подсказывает мне, что сегодня нужно поторапливаться. Бывают такие моменты. Когда понимаешь, что опасность в городе выдалась нешуточная.
Так и есть. Еще не вижу, что случилось, только слышу там, в дальнем квартале звуки, рвущие душу.
Это не мелодия. Нагромождение звуков, бессмысленное и беспощадное.
А теперь еще и звон разбитого стекла, короткий вскрик женщины. Молюсь, чтобы не насмерть.
Виолетта уже сама ведет меня, Дженни порхает над местом преступления, нарезает круги.
Вижу. Вот оно. Летает низко-низко, машет перепончатыми крыльями, бьет стекла витрин.
Пианино.
То есть, это еще не пианино. То есть, пианино, но еще дикое, необузданное, необъезженное, еще не знающее, кто оно и что оно.
Виолетта замирает над врагом, пианино настораживается, еще не понимает опасности.
Прыгаю с Виолетты. Тут, главное, удержаться, тут, главное, с одного прыжка попасть на кресло перед пианино, а то промахнешься, грохнешься на тротуар, Стела так в прошлом месяце позвоночник себе сломала.
Падает сердце.
Падаю я.
Удерживаюсь. На сиденье. Пианино пытается сбросить меня, врешь, не возьмешь.
Настраиваю инструмент. Непросто настроить, когда ногами впиваешься в сиденье, чтобы не полететь кувырком. Ничего. Получается. Вспоминаю слова шефа, да ты настраивать-то погоди, идиотина, ты хоть как-нибудь сыграй на нем что, пусть поймет, чего себя лишает…
Играю. Лунную сонату. Хорошо, шеф не знает, что больше не умею ничего, а то бы в два счета меня прогнал. Пианино остервенело бьет крышкой, лупит меня по рукам, жду, когда переломит мои руки пополам.