Господин Руссе
Шрифт:
Наконец я открываю последнюю дверь, вхожу в просторную кухню, слабо освещенную старой лампой, и вижу там нашего старикашку — он сидит на соломенном стуле возле очага, который почти угас. Его пудель оскаливает зубы. Бедняга устроился крайне неуютно, и мне жаль его! Я хочу его разбудить — ведь, кажется, он заснул. Но он говорит мне: «Холодно, холодно, очень холодно». Он не слышит ни слова, вокруг — ни души. Я зажигаю свечу, обхожу снизу доверху весь дом. Ни лакеев, ни горничных. В этом крыле замка никто не ночует. Я возвращаюсь в гостиную, чтобы, несмотря на риск быть принятым за глупца, спросить хозяйку, в какой
Рассуждая таким образом, я засовываю в камин три огромных полена, пододвигаю к огню большую софу, закутываюсь в широкую скатерть и засыпаю глубоким сном.
Слуги, которые ложились спать рано, вставали тем не менее очень поздно. Да, пора было приехать управляющему, потому что дела в гернейском замке шли из рук вон плохо. Как только рассвело, я успел разыскать свою спальню — мне помог мой чемодан, стоявший у дверей, — раскрыть постель, чтобы сделать вид, будто я провел там ночь, и совершить свой туалет, прежде чем кто-нибудь мог бы обнаружить странный ночлег, устроенный мной в гостиной. Когда удар колокола пригласил меня к завтраку, я застал барона и баронессу в разгаре явной ссоры.
Барон, радуясь приезду г-на Бюиссона, приказал слугам пойти за ним, чтобы иметь удовольствие представить его хозяйке. А хозяйка пришла в ярость и сказала, что выгонит его, как только он покажется ей на глаза.
— Да что же это с вами, мое сокровище? — сказал наконец барон, выйдя из терпения, — Господину Бюиссону сто лет, он сумасшедший, он маньяк, он глухой!.. С чего вы это взяли, если никогда его не видели?
— Видела, сударь, слишком хорошо видела, с двенадцати до трех часов утра, и никак не могла от него отделаться.
— Вам это приснилось! Он приехал только два часа назад!
— Нет, говорю вам, он приехал ровно в полночь. Спросите у Лапьера — очевидно, это он отпер ему ворота. И, кстати сказать, не дал себе труда доложить мне о нем.
— Но ведь я же говорю вам, что сам принял его в девять часов утра, когда было совсем светло, и даже встретил его за целое лье отсюда!
— Вы грезите наяву!
— Не я, а вы.
— Но где же Лапьер? Пусть он объяснится. А вы, господин Розидор? Да не молчите же!
Я был ошарашен, я смутно припоминал события этой ночи. Я не мог, не смел ничего вспомнить, ничего объяснить. Отворилась дверь, и вошел г-н Бюиссон. Это был человек лет сорока, не более, полный, румяный, весь в черном, с живым взглядом и добродушным лицом. Барон представляет его жене. Г-н Бюиссон не более глух; чем вы или я. Он ясно выражает свои мысли, отвечая впопад, не говорит о судебных делах и уверяет г-жу баронессу, что ночевал в Сен-Мейнене и выехал оттуда верхом в пять утра, чтобы прибыть в девять. Любые объяснения были бесполезны. Никак нельзя
— В три часа утра! — восклицает барон, бросая на меня свирепый взгляд. — Поистине странный каприз — лечь спать так поздно! И ведь управляющий, который находился в вашем обществе, совсем не напоминает столь древнего старика, каким вы его изобразили!
Баронесса пришла в неописуемую ярость.
— Да говорите же, сударь! — вскричала она, обращаясь ко мне. — Меня обвиняют в том, что я подвержена галлюцинациям, а вы сидите и не произносите ни а слова.
Наконец мысли мои прояснились, и я сказал:
— Господин барон, клянусь вам честью, душой, всем, что только есть святого, что в двенадцать часов ночи в гостиную, где я прощался с госпожой баронессой, вошел маленький человечек — на вид ему было не менее восьмидесяти лет, и что он торчал там и нес всякий вздор до грех часов утра, причем не было никакой возможности вставить хотя бы одно слово, настолько он был глух или же поврежден в уме.
Искренность моего тона поколебала барона.
— Каков он был на вид, этот человечек? — спросил он.
— Худой, ростом меньше меня. Нос острый, под глазом большая бородавка, губы тонкие, глаза мутные, взгляд растерянный, голос скрипучий и сиплый.
— А что на нем было надето?
— Кафтан, камзол, короткие штаны оливкового цвета, чулки вязаные, белые с голубым; в руке трость черного дерева с набалдашником, изображающим голову негра и сердоликовом тюрбане. С ним была скверная черная собачонка, которая все время ворчала.
— Все это верно, — добавила баронесса, — но господин Розидор забыл сказать, что камзол у него обшит серебряным галуном и что на нем были очки в черепаховой оправе. Кроме того, у него привычка по три раза повторять одни и те же слова: « Холодно, холодно, очень холодно. Это запутанное дело, очень запутанное, очень запутанное».
Туг Лапьер вдруг уронил на пол тарелку и побледнел как мертвец. Барон тоже немного побледнел и сказал:
— Очень странно! Мне рассказывали об этом, но я не верил.
— Вот, сударь, я же вам говорил, — весь дрожа, сказал Лапьер. — Я видел его в тот вечер, когда вы приехали сюда, так же ясно, как сейчас вижу вас, и одет он был точно так же, как на портрете.
— Немедленно принесите мне портрет господина Руссе, — с волнением приказал барон.
Принесли небольшой, писанный пастелью портрет.
— Он не очень хороший, — сказал барон, — его написал один бродячий художник за два месяца до смерти бедняги Руссе, но страшно похож.
Баронесса взглянула на портрет, громко вскрикнула и лишилась чувств.
Я лучше владел собой, но, узнав ночного гостя и ни на миг не усомнившись в этом, почувствовал, что обливаюсь холодным потом.
Баронессу привели в чувство.
— Объясните же мне эту страшную шутку, сударь, — сказала она мужу, как только пришла в себя. — Стало быть, господин Руссе не умер?