Господин следователь. Книга 4
Шрифт:
— Я щи в печку поставлю, а потом дыбать пойду, — сообщила Нюшка.
— Куда пойдешь? — не понял я.
— Так дыбать и пойду, — невинно объяснила девчонка.
Ох, спрашивается, кто учит ребенка плохим?
Анна Игнатьевна умчалась «дыбать» информацию, касающуюся пассии убитого раскольника, а я тем временем, окончательно разобрался с вещами и всем прочим. Руки чесались привести в порядок бумаги, касающиеся смерти Ларионова, но мужественно запретил себе это делать — а чем я завтра на службе стану заниматься? Правда, нужно отчет о поездке написать, в канцелярию его сдать,
И тут раздался стук в дверь. Пришлось идти открывать.
К некому моему удивлению, за дверями обнаружил господина Сомова-младшего. Вернее — уже не младшего, а просто Сомова. Поручик нынче глава семьи.
— Мне нужно с вами поговорить, — сказал поручик Сомов вместо приветствия, глядя куда-то поверх моей головы.
— Говорите, — разрешил я.
Поручик сделал шаг, пытаясь войти в дом, но наткнулся на меня.
— Говорите, — повторил я.
— Невежливо разговаривать во дворе. Не хотите впустить меня внутрь?
— Нет, — покачал я головой.
— Я желаю поговорить с вами, — настаивал поручик.
Он, видите ли, желает. А кто сказал, что я с ним желаю говорить? Все, что он мог бы сказать, мог бы сказать во время допроса. Но вслух спросил:
— Вы хотите мне рассказать что-то новое? Нечто, касающееся смерти вашего отца?
— Да, это касается убийства моего отца.
— А какой смысл? — удивился я. — Расследование по факту убийства вашего батюшки я провел, дело передано в суд. Теперь я уже ничего не могу сделать. Или вы хотите сделать заявление о том, что убийца не госпожа Зуева?
Нет, такое заявление из области фантастики. Но если это и так, то лучше с этим к прокурору. Тот остановит начавшийся процесс судопроизводства, я получу открытое дело обратно.
— Я желаю поговорить с вами о тех показаниях, которые вы дадите суду.
Вот оно как. Любопытно. Что ж, придется впустить. Да и стоять в сенях в одном халате холодновато. Или послать Сомова куда подальше? Ладно, поговорю. Что я теряю? И законом это не запрещено.
Я пока еще и сам не знаю — станут ли меня привлекать в качестве свидетеля или ограничатся моим рапортом? Это уже решать прокурору или адвокату. Прокурору я не особо нужен, а вот для защиты мои показания покажутся важными и полезными. Придется давать пояснения и по жалобе самой Зуевой — какие меры принял, что сделал и что не сделал, да и по самому расследованию убийства вопросы ко мне возникнут. Теоретически, словам дворецкого, не задокументированных как полагается, а переданные мной, могут и не поверить. На официальном допросе старый хрен все отрицал. А как уж сопоставить его первичные показания с протокольными, присяжные решат. Думаю, присяжный поверенный убедит заседателей в том, что правду слуга сказал изначально, а уж потом соврал.
Мы прошли в дом. Не стал предлагать Сомову раздеться — я его в гости не приглашал, просто кивнул на стул. Дождавшись, когда поручик сядет, сказал:
— Слушаю вас внимательно.
В той своей жизни, если меня встречали такой фразой — мелкий ли чиновник, секретарша, ужасно хотелось чем-нибудь кинуть в говорившего, а потом уйти. Увы, не всегда это удавалось. И Сомов пусть терпит.
— Господин Чернавский,
Ого, он уже называет дворецкого своим? Не иначе, поручик собрался подавать в отставку. А он наглец, однако. Ишь, я не должен.
— Напомните Сомов (обращение соответствует моменту) — о чем я не должен упоминать?
— Вы не должны упоминать о том, что дворецкий слышал, как я сказал отцу о кольце под подушкой.
— Вот как? — усмехнулся я. — Как вы себе это представляете?
— Да как угодно. Скажете, что ошиблись, неправильно истолковали, вот и все.
Забавно. На суде я должен опровергать самого себя? С каких-таких рыжиков?
— Назовите мне хотя бы одну причину, почему я не должен об этом упоминать?
— Потому что это ложь, — заявил поручик. — Дворецкий не говорил вам, что он слышал наш с отцом разговор. Это ваш домысел.
— Если это мой домысел, что вас смущает? — пожал я плечами. — Я на суде скажу, что слышал от дворецкого, он даст показания, что ничего не было. А вы, как честный человек, на голубом глазу заявите, что никакого кольца под подушку гувернантки вы не подкладывали, вот и все, а слова следователя — гнусность и инсинуация.
— В любом случае на мою репутацию будет брошена тень. А я не из тех людей, которые не дорожат своей честью. Я не судейский чиновник, а офицер. Моя честь и мои погоны — не пустой звук.
Опять хамит. Будь передо мной кто-то другой, возможно, что поверил бы. А еще бы поверил в то, что мне действительно примерещилось, что дворецкий и на самом деле что-то сказал. А этот мне про дворянскую честь говорит. Чего не люблю, так это высокопарных слов. Нет уж, я верю словам Зуевой, несмотря на то, что она убийца и бедная гувернантка мне гораздо симпатичнее, нежели офицерик, позорящий свои погоны не очень красивой историей. Другое дело, что вслух о своих симпатиях и антипатиях я говорить не имею права. Как сказала обо мне подруга Зуевой — я только машина.
— Честь, Сомов, дело наживное, — утешил я поручика. — Год-два подождете и все уляжется само собой. В полк вам никто сообщать не станет, а если узнают из газет — уйдете в отставку. Из Череповца, кстати, тоже можно уехать. Вы теперь богатый человек, продадите усадьбу, имение да купите квартирку где-нибудь в Петербурге, а то и в Париже. В Париже, кстати, дешевле. А умные люди все поймут правильно. Впрочем… Желаете защитить свою честь? Тогда посоветую вам нанять адвоката — пусть он от вашего имени подаст на меня в суд за клевету.
Если Сомов соберется судиться со мной, то адвоката ему лучше нанять московского, либо столичного. Здешние не захотят с этим делом связываться. И сынок вице-губернатора им пока не по зубам, да и дело плохое. А столичные хотя бы денег заработают.
— А вы, господин следователь, неприятностей не боитесь?
— Каких, интересно?
— Допустим, я вас на дуэль вызову? — спросил поручик. Скривился в презрительной усмешке. — Скажете, небось — дуэли запрещены? Да, Чернавский, вы так и скажете. Мы — офицеры, мы свою кровь проливаем за государя нашего и за отчизну нашу, пока вы кабинетах сидите и на порядочных людей поклепы возводите. Если вы не согласитесь изменить свои показания — я вас вызову. А еще дам вам прилюдно пощечину и назову трусом.