Господин Великий Новгород (сборник)
Шрифт:
– Непременно, - подхватил Сабуров, - дух междоусобий был для них меч обоюдоострый; памятен этот нашим предкам.
– Но вы забыли прибавить к числу собственных их язв острые языки литвин, - сказал Федор Давыдович.
– Они, как ножи, втыкались в уши новгородцев и вели их короткою дорогою на погибель.
– Кому здоровье, а им анафема, двоедушникам!..
Клянусь всей роднею моею, покинутой в Москве, не щадить до конца жизни это проклятое племя, если встретятся они с нами в битве за новгородцев, хотя бы они
– вскричал князь Даниил Холмский.
– В Новгороде, говорят, конский падеж, а так как они не завелись еще воздушными конями, то, наверно, выедут против нас на коровах, - пошутил боярин Ощера.
На шутку его, однако, никто не откликнулся.
– Храбрым воинам здоровье, литвинам анафема!
– резюмировал бывший при особе великого князя Назарий.
Я заколочу тем рот до самой рукоятки меча моего, кто осмелится тайно или явно доброжелательствовать им и поминать их не лихом!
– воскликнул князь Василий Верейский.
Трапеза, между тем, окончилась.
Иоанн дал знак к походу.
С московскою дружиною отправился и брат великого князя Борис Васильевич.
XIV. Новгородские перебежчики
Четвертого ноября к соединенным московским дружинникам присоединились тверские, под предводительством князя Микулинского, и привезли с собой немалое количество съестных припасов.
Но воины тверские были плохо одеты для ненастного времени и были, видимо, с расчетом не завидны ни для своих, ни грозны для неприятеля, ни по виду, ни по летам, ни по вооружению.
Московитяне смеялись над ними:
– Да они, видно, у смерти напрокат выпрошены, - говорили они, - и грозны столько же для нас, сколько и для врагов, и тех, и нас станут морить не от меча-кладенца, а от смеха.
Иоанн заметил эту хитрость тверского князя, но молчал и был милостив к пришедшим воинам и приветлив с их предводителем.
Через несколько времени великий князь потребовал к себе задержанных опасчиков новгородских, укорял их в неверности и, наконец, велел дать им охранные и опасные грамоты для послов и отпустил восвояси.
Между тем в стан его стали прибывать многие знатные новгородцы и молили принять их в службу; иные из них предвидели неминуемую гибель своего отечества, другие же, опасаясь злобы своих сограждан, которые немилосердно гнали всех подозреваемых в тайных связях с московским князем, ускользнули от меча отечества и оградились московским от явно грозившей им смерти.
В числе прибывших новгородских вельмож был к удивлению всех посадник Кирилл - отец Чурчилы.
Все знали в нем верного приверженца новгородской вольницы и ревностного защитника ее прав.
– Какой ветер вынес тебя из дома отцов твоих и занес сюда? Добрый или злой?
– спросил его великий князь.
– Там потянул на меня злой ветер, государь, а к тебе занес добрый, отвечал Кирилл.
– Обида
– Что мне до того? Тебя и всех старейших Новгорода можно назвать детьми, потому что вы играете опасностью, страшитесь безделицы. Ты был один из злейших врагов моих, и я наказую тебя милостию моего прощения, ласково положил руку Иоанн на плечо Кирилла.
– Истинно наказуешь, - воскликнул последний со слезами в голосе, целуя руку великого князя.
– Раскаяние гложет, совесть душит меня. Позволь хоть умереть за тебя.
– Хорошо, старик, - отвечал Иоанн, - скоро я пошлю тебя опять домой с ратью моею. Если ты верно сослужишь мне эту службу, то сам в себе успокоишь совесть, а если - ты понимаешь меня - хотя ты скроешься в недра земли, не забудь, есть Бог между нами!
– И с нами, государь! Везде присутствует Дух Его. Посылку твою приму я, как драгоценную награду: она зажжет в старике пыл молодости и укрепит мою руку. Первая голова вражеская падет от нее за Москву, вторая - за детей и братьев твоих, а моя - сюда скатится, за самого тебя!..
– Ну, что ваш Новгород?
– спросил великий князь других, - думает ли он обороняться?
– Смотрит-то он богатырем, государь, - отвечали они, - силится, тянется кверху, да ноги-то его слабеньки. Помоги немного, упадет он сперва на колени, а там скоро совсем склонится, чокнется самой головой о землю, рассыплется весь от меча твоего и разнесется чуть видимою пылью, так и следа его не останется, кроме помину молвы далекой, многолетней...
Эта льстивая речь оказалась пророчеством.
Всех новгородских перебежчиков великий князь принял в свою службу и милостиво одарил.
Достигнув Палины, Иоанн вновь устроил войска уже для начатия неприятельских действий, вверив передовой отряд брату своему Андрею Меньшому и трем опытнейшим и храбрейшим воеводам, Холмскому, Федору Давыдовичу и князю Ивану Оболенскому-Стриге.
Распорядясь таким образом, он послал своего дьяка Григория Волина с записью в Псков, требуя себе подмоги и продовольствия от псковитян.
Московский дьяк, прибывши в Псков, увидел в нем почти одни головни, торчащие обгорелые столбы, да закоптелые стены, оставшиеся от недавно бывшего в городе пожара.
– Вот, ты сам видишь, - говорили псковитяне Волину, - какую мы помощь можем оказать великому князю, когда сами нуждаемся в ней.
– Вижу, - отвечал дьяк, - что не стены ваши целы, а сами вы, да нам они и не нужны, а вы сами. Что вам тут осталось делать, не жар загребать, или начинать работать топором! Лучше действовать мечом.
– Да мы еще льем слезы на пепел наших жилищ, - говорили они уклончиво.
– Уж теперь поздно заливать ими пожарище, - отвечал он, и настойчиво продолжал требовать от них людей и оружие.