Господин Великий Новгород
Шрифт:
— Мы Господин Великий Новгород! Москва нам не указ!
— За Коземира хотим за литовского... К черту Москву!
— Не надоть для владыки опасной грамоты от Москвы! Пускай идет на ставленье в Киев.
Никто не смел перечить расходившемуся народу. Посадник, тысяцкие и старосты, люди степенные и богатые, сбившись в кучу под вечевой башней, стояли безмолвно. У посадника, когда он поправлял, по привычке, золотую гривну на груди, рука дрожала заметно.
Откуда ни возьмись на помосте появилась рыжая голова — на плотном туловище всем известного новгородца. Волосы его казались золотыми на солнце, а небольшие черные глазки, казалось, смотрели через головы народа и искали кого-то вдали.
Это был Упадыш,
Он, по русскому обычаю, тряхнул волосами и поклонился на все стороны.
— Повели мне, Господине Великой Новгород, слово молвить, — заговорил он, снова кланяясь.
— Упадыш ричь держит! Послухаем-кось, что Упадыш скажет.
— Помолчите, братцы!
— Долой Упадыша!
— Врешь!.. Говори-сказывай, Упадыш, держи свою ричь!
— Сказывай, сказывай!
Эти голоса осилили. Упадыш снова тряхнул волосами, снова поклонился.
— Братие! Господине Великой Новгород! Нельзя тому быть, как вы говорите, чтоб нам даться за короля Коземира и поставить себе владыку от ево митрополита-латынина. Из начала, как и земля наша стоит, мы отчина великих князей...
— Не отчина мы их! Врет Упадыш!
— Отчина! Он правду говорит!
— От перваго великаго князя Рюрика — мы отчина их. Князя Рюрика из варяг избрала наша земля новгородская, а правнук Рюриков, Володимер, князь киевской, крестился от греков и крестил всю русскую землю, и нашу, словенскую-ильменьскую, и вескую-белозерскую, и кривскую, и муромскую, и вятичей... — продолжал Упадыш, несмотря на ропот народа.
— А Москвы ту пору и в заводе не было, а вон она ноне верховодить нами хочет...
— Не бывать тому! Не видать Москве Новгорода как ушей своих!
— Братие новугородцы! — выкрикивал Упадыш. — И мы, Великой Новгород, до нонешних времен не бывали за латиною и не ставливали себе владыки от Киева [45] . Как же топерево хотите вы, чтоб мы поставили себе владыку от Григорья?.. Григорий — ученик Исидора-латинина [46] .
— К Москве хотим! К Москве, по старине, в православие.
45
То есть архиепископы новгородские утверждались Московской митрополией, а не «подпавшей под Литву» Киевской...
46
Здесь некоторая неточность во времени: если следовать самой этой мысли о том, кто из них был «учителем», а кто «учеником», то утверждать надо обратное... Киевским митрополитом Григорий (Цамблук) был поставлен собором православных епископов Литовского княжества в 1415 г. в Вильнюсе по настоянию князя Витовта. Чем было положено начало разделения единой до этого времени Русской церкви на западнорусскую (большая часть территории нынешней Украины и Беларуси) митрополию с центром в Киеве и московскую митрополию. Митрополитом последней, согласно традиции, и был ставленник православной константинопольской патриархии Исидор. Но грек Исидор в 1439 г. от имени московской митрополии собирался подписать соглашение константинопольской патриархии с Ватиканом (Флорентийскую унию), не понимая тогдашней государственной подоплеки столкновений православия и католицизма на Руси, и едва спасся бегством из Москвы в Литву.
Вдруг мелькнуло белое — снежный ком влепился Упадышу.
— Разбойники! — крикнул он, хватаясь за голову...
Снежки полетели со всех сторон. Они обсыпали всех стоявших на помосте у вечевой башни. Крики усилились. Старик звонарь оглянулся на свой колокол, и лицо его озарилось радостной улыбкой.
— Ах, колоколушко
И он снова глянул на площадь, где гул и крики усиливались.
— Не давайтесь Москве, детушки, не давайтесь, — бормотал старик. — Мути, Марфуша, мути вечников — не давай их Москве... И-и, колоколушко мой!..
На площади уже почти не видно было ни голов, ни плеч мужицких — в воздухе махали только руки, да кулаки, да снежки — самодержавный мужик готов был стереть с лица земли все, что противилось его державной воле...
Но в этот момент посадник, словно бы выросший на целую четверть, обратился к вечевой башне и махнул своею собольего шапкой...
Звонарь хорошо знал этот немой приказ посадника. Он торопливо ухватился за колокольную веревку и — точно помолодел! Он знал, что одного движения его старой руки достаточно, чтобы в один миг улеглась народная буря.
— Ну-ко заговори, колоколушко мой, крикни...
И вечевой колокол крикнул. Затем еще раз... еще... еще... Медный крик пронесся опять над площадью и над всем городом. Народная буря стихла — поднятые кулаки опустились.
Посадник выступил на край помоста. Он был бледнее обыкновенного. В душе он чувствовал, что, быть может, решается участь его родины, славного и могучего Господина Великого Новгорода... На сердце у него и в мозгу что-то ныло — слова какие-то ныли и щемили в сердце... «Марфо! Марфо!» — невольно звучало в ушах его евангельское слово [47] — и ему припоминалась эта, другая, Марфа, которую, казалось, Бог в наказание послал его бедной родине... «Проклятая Марфа!..» И перед ним промелькнули годы, промелькнула его молодость, а с нею обаятельный образ этой «проклятой Марфы» во всей чудной красоте девичества... «Проклятая, проклятая...»
47
Автор сравнивает яростную Марфу-посадницу с Марфой, женой мироносицей, вместе с другими женщинами (Марией Магдалиной, Марией Клеоповой, Саломией, Иоанной, Марией), несших миро (священное масло), чтобы предать мертвого Христа обряду миропомазания.
Он вскинул вверх свою серебряную голову, чтоб отогнать нахлынувшие на него видения молодости... А колокол все кричал над ним... Он глянул туда, вверх, и два раза махнул шапкой. Колокол умолк, точно ему горло перехватило, и только протяжно стонал... Над вечевым помостом кружился белый голубь...
— Господо и братие! — прозвучал взволнованный голос посадника. — Вижу, Господине Великий Новгород, нет твоей воли стать за князя московского, за его старины...
— Нет нашей воли на то!
— За короля хотим! За Коземира!
— Мы вольные люди, и под королем тоже наша братья, русь — тож вольные люди!
Да будет твоя воля, Господине Великий Новгород, — продолжал посадник, когда несколько смолкли крики. — За короля — так за короля. И тогда подобает нам с королем договорную грамоту написать и печатьми утвердить...
— Болого! Болого! На то наша воля!
— Ниту нашей воли, ниту! — кричали сторонники Москвы.
— Не волим за короля! Не волим за латынство!
— За православие волим. За старину!
Но их голоса покрыты были ревом толпы:
— Не хотим в московскую кабалу! Мы не холопи!
— Бей их, идоловых сынов! С мосту их...
Опять полетели в воздухе комья снегу, а с ними и камни. Опять тысячи рук с угрозой махали в воздухе. Народ двигался стеною, давя друг дружку. Противная сторона посунулась назад; но дальше идти было некуда. Свалка уже начиналась на правом и на левом крыле, где первые натиски толпы приняли на себя рядские молодцы и рыбники, защищавшие интересы торговых людей и свои собственные.