Господство
Шрифт:
Слишком многое уже произошло и происходит в данный момент и, видимо, произойдет дальше. Что можно предпринять в подобных обстоятельствах, он не знал. Ситуация очень и очень непростая. Эту проблему не разрешить легким поворотом ключа в замочной скважине. Нет. Он не мог запросто пойти в полицию и рассказать о своих странных таинственных снах, о том, что в Напе творится что-то жуткое и что Пенелопа почему-то считает своих матерей убийцами. Он ничем не мог поделиться даже с матерью, потому что… хм, потому что у него было предчувствие, что она тоже каким-то образом причастна ко всем событиям. Он мог, наверное, открыться Кевину, но и тот практически не имел возможности что-то сделать
Если бы знать, хоть в каком направлении следует действовать?
В этом-то и была загвоздка. Это и был наиболее трудный момент во всем этом деле. Ведь, в сущности, ничего не происходило. Ничего конкретного, во всяком случае. Были намеки, предчувствия, разного рода подозрения, но ничего определенного, за что можно было ухватиться и доказать постороннему, разумно мыслящему человеку, что эти страхи имеют под собой реальную почву.
Вот и Пенелопа тоже боится.
Значит, все же что-то существует.
Она отстранилась от него и, пытаясь улыбнуться, вытерла глаза.
– Извини. Кажется, я своей косметикой измазала тебе рубашку.
– Пусть это будет у тебя единственным поводом для беспокойства.
С минуту они стояли молча.
– Так что же все-таки ты собираешься делать? – спросил Дион.
– Я собираюсь поискать в лаборатории. Потом сходить в лес. Я хочу, чтобы ты пошел со мной.
– И что ты ожидаешь там найти?
– Ничего, наверное. Но я должна знать, почему все эти годы мне запрещали там появляться. Я много думала об этом вчера и пришла к выводу, что надо мной провели эксперимент по методике Скиннера, [28] чтобы я была подготовлена и натренирована действовать и чувствовать определенным образом, например, чтобы я никогда не проявляла любопытства и не интересовалась ни лабораторией, ни лесом. Только принимала как должное тот факт, что туда нельзя входить. Нельзя, и точка. Именно такого эффекта они и добивались. – Она заглянула ему в глаза. – Я хочу прервать этот эксперимент.
28
Скиннер Б. Ф. (1904–1990) – американский физиолог.
Он медленно кивнул.
– А что, если мы там что-нибудь обнаружим?
– Не знаю. Мы решим это, когда придет время.
Мать Фелиция пекла на кухне хлеб, мать Шейла занималась делами на заводе, а все остальные уехали в Сан-Франциско на встречу с дистрибьютером фирмы.
– Просто замечательно, – сказала Пенелопа Диону, подняв глаза поверх бокала с виноградным соком.
– Что? – спросила мать.
– Ничего.
Они поели немного свежего хлеба, запили соком, а затем поднялись наверх, якобы в комнату Пенелопы. Она оставила Диона караулить наверху лестницы, а сама быстро шмыгнула в комнату матери Шейлы. Через несколько секунд девушка выскочила оттуда с ключом в руке и быстро спрятала его в карман.
Они спустились вниз, вышли наружу и, обогнув по часовой стрелке дом, подошли к главному заводскому корпусу сзади. Из окон кухни их не было видно. Внутри здания оказалось темно, горели только сигнальные лампочки, но Пенелопа решила свет не включать. Уверенно ориентируясь в полумраке, она быстро провела его через цех отжима к углублению в стене, похожему на дверцу небольшого шкафа.
– Подожди здесь, – сказала Пенелопа, открыла дверь и вошла.
– Что это?
– Охранная сигнализация. Я сейчас отключу телевизионные камеры. – Раздался щелчок, шипение и слабый писк. Пенелопа вышла, закрыв за собой дверь. – Пошли.
В тот раз
– Это здесь, – произнесла она, посмотрев ему в глаза и пытаясь выдавить улыбку.
Она боялась. Это чувствовалось по дрожи в голосе. Дион взял ее левую руку, а другой она вставила ключ в замочную скважину.
И замерла, внимательно оглядывая все вокруг, еще раз убеждаясь, что телевизионные камеры не работают и за ними никто не следит. Только после этого она быстро открыла дверь и вошла внутрь.
Дион последовал за ней.
Он и понятия не имел, что, собственно, ожидал здесь увидеть, но уж определенно не это. Как только они вошли, датчики автоматически включили верхний свет. Они застыли у двери, глядя на…
Ни на что.
Смотреть было не на что.
Лаборатории не существовало: не было никаких приборов, пробирок, реторт и прочих устройств, которыми обычно оснащены любые химические лаборатории. Совершенно отсутствовала мебель, никаких таблиц на голых стенах. Пол – без единого пятнышка. И лишь в центре комнаты красовалась большая круглая дыра, окруженная низким каменным ободом.
Диону захотелось уйти. До сих пор все было слишком смутным и неясным, но с этим хоть как-то можно было мириться, но сейчас вещи начали обретать конкретный смысл. Факт установлен: многие годы матери Пенелопы проводили здесь время, говоря ей, что это лаборатория и что они работают в ней над новыми сортами винограда и вин, тогда как в действительности здесь ничего не было, кроме этого колодца, который ужасно его пугал. Все казалось абсолютно необъяснимым, не имеющим никакого смысла. Во всяком случае, Дион уловить его не мог, и это пугало еще больше. Внезапно ему стало страшно за Пенелопу. Он подумал, разрешит ли мама, чтобы Пенелопа жила с ними, если он сможет…
Пенелопа сжала его руку, увлекая вперед.
– Нет! – сказал Дион.
– Что нет?
– Не подходи близко к… этому.
Она улыбнулась, хотя ничего смешного вовсе не было.
– Ты думаешь, оттуда выскочит монстр и схватит меня?
Она не совсем точно выразила его опасения, но все же довольно близко.
– Но я должна знать, – мягко произнесла Пенелопа.
Дион крепко сжал ее руку, и они вместе двинулись вперед, к центру комнаты. Наклонившись над колодцем, они ожидали увидеть черную бездонную пропасть или пустую шахту с костями на дне, но вместо этого в зеркальной поверхности вина отразились их собственные лица. Вино не доходило до края каменного обода меньше чем на полметра.
– Что это? – спросила Пенелопа.
– Не знаю, – отозвался он, но где-то в глубине сознания Диону казалось, что знает. Беспокойство и страх, которые он испытывал до сих пор, отошли на задний план. Он вдруг успокоился. Того чувства, которое одолевало его совсем недавно, – чувства, что он ничего вокруг не понимает, что происходит что-то очень страшное, – уже больше не было. Комната, колодец, вино – все это теперь умиротворяло его, как будто он наконец-то попал в знакомую обстановку и ему здесь удобно и уютно. Он глубоко задышал. Запах вина напомнил о кабинете куратора в школе, о том, как мистер Бертон пил его прямо из бутылки, вытащенной из ящика стола. А потом в памяти всплыла драка с Полом. Одна часть его сознания ужасалась тому, что произошло, и он был сам себе отвратителен, но что-то сидящее глубоко внутри одобряло содеянное, и когда он снова проиграл в уме всю эту сцену, внеся небольшие поправки, в результате которых Пол погибает, то на его губах появилась усмешка.