Госпожа Ангел
Шрифт:
Терпи! Терпи, Марина!
Эта ночь ведь не бесконечная.
Амир склонился ещё ниже. Губами провёл по мягкой щеке, так что тело вмиг покрылось приятными мурашками. Легкими, едва ощутимыми поцелуями заскользил к губам. Поцеловал. Осторожно, как поцеловал бы своего новорожденного ребёнка. А меня подбросило от яркого, внезапно возникшего наслаждения!
Его губы такие чувственные, такие прохладные.
Чёрт возьми!
Что происходит?
Не хочу, чтобы гад останавливался. Целовать его хочу.
И трахать! Ртом!
Дико! Жадно! С языком!
Глубоко, до безумия!
Так, чтобы губы стёрлись вконец, так чтобы огнём вспыхнули
На секунду Дьявол отвлекается. Я все еще боюсь открыть глаза, но слышу характерный звук рвущейся фольги.
Фух!
Хорошо, что он додумался использовать защиту.
Иначе, мне пришлось бы хорошенько потрудиться, чтобы объяснить на языке жестов слово «презерватив».
Голодный, переполненный недержанием, Амир властно ловит мои руки, заводит высоко над головой, сжимает в цепкий замок. А сам трётся своими упругими бёдрами о промежность. Влажную. Готовую. Изнывающую от жажды! Ощутить мужскую плоть. Силу. Власть. Глубоко-глубоко. В себе. До самого упора.
Пружинит, вклинивается между ног, и снова я дёргаюсь, как от удара.
Его возбуждённый, вибрирующий член четко входит между напряженных ног. Головка задевает клитор… И мою душу швыряет в бесконечный полёт удовольствия.
Я готова кончить. В любую секунду.
Боже! Ну что происходит с моим телом? Почему оно такое отзывчивое?
Почему мне настолько приятно, что хочется выть, кричать, умолять, избавить меня от такого сладкого, такого сумасшедшего напряжения??
Дьявол ласкает меня поцелуями. Сначала они были лёгкими, воздушными, но с каждым новым прикосновением страсть усиливалась. Обласкал шею, плечи, набросился на грудь. Дёрнулась. Неосознанно. И попыталась прикрыть выпирающие соски руками. Но мужчина зашипел:
— Нет! Ты что, стесняешься?
Кивнула. Глаза закрыты. Не хочу видеть лицо босса, когда он исполнит первый толчок. Когда я боюсь — всегда зажмуриваюсь и считаю до тысячи. Обычно помогает.
— Почему? — голос стал мягче, Амир поцеловал сначала один сосок, затем другой, заставляя моё тело выгнуться дугой.
С ума сойти!
Это было… потрясающе!
— Ты ведь такая красивая. Такая сочная, нежная и аппетитная. Чувствуешь мой стояк? — властно толкнулся в набухшие складки, пока ещё поверхностно, вынуждая мысленно матернуться. — На тебя стоит. Я кончил пять минут назад. А такое чувство, будто у меня месяц было грёбанное воздержание! Ты меня нереально заводишь, Хабиби. На этот раз Валерия удовлетворила мои потребности. Подобрала нужную пассию на вечер. — Последнюю фразу сказал больше себе, чем мне. — Не стыдись своего тела, скромняшка. Я заставлю тебя страдать от удовольствия! Я превращу мою маленькую, застенчивую целочку в голодную, озверевшую стервочку! Ноги шире. Прижмись ко мне, детка. Сильнее! — Шипит на соски, а затем начинает исступленно лизать твёрдые, набухшие горошины. Порочно, вульгарно, тщательно вылизывая, как голодный и опасный хищник.
Меня трясёт под его огромным, сильным телом.
Сопротивляться бессмысленно.
Я сдаюсь.
Я его.
Вся.
И навеки.
Пусть делает всё, что пожелает.
Мне становится мучительно жарко от его терзаний, от его звериных поцелуев. Иногда он делает мне больно, когда с силой кусает чувствительные ареолы. Дышит часто, с аномальным свистом. Своими безумными действиями отвлекая от важного события.
Меня
Первый толчок. Острожный. Неглубокий.
На полшишечки.
— Тебе двадцать четыре, а ты все ещё девочка? — сжимает руки сильнее, в мертвый замок, над головой, до хруста, когда понимает, что я прекращаю извиваться от удовольствия и начинаю дёргаться от дискомфорта. — Как так? Неужели, берегла свой сладенький бутончик для меня?
Распахиваю глаза. Трезвею!
— Скажи! Скажи, маленькая! Я буду называть тебя маленькая. Потому что ты такая миниатюрная. Тёплая, шелковая и узкая. Особенно там. Особенно твоя сладкая киска.
Киваю, ногтями кромсаю тыльную сторону его ладоней. Царапаюсь! Кусаю язык до крови, когда мужчина начинает двигаться, с каждым толчком вторгаясь всё глубже и глубже.
В глазах стынут слёзы. Мужчина это замечает и замирает, нависая опасной горой, всматриваясь в лицо. Опасаясь быть разоблаченной, резко поворачиваю голову в сторону, изо всех сил сдерживая вопль боли.
Он только начал, а мне уже хочется умереть.
Я ведь не думала, что это будет настолько жутко!
— Шшш, всё хорошо. Нет. Не хочу грубить. Только не тебе. Только не сегодня… — нежный поцелуй в шею, беспокойство в голосе, чуткость в словах. — Я буду двигаться очень нежно… и очень осторожно. Сегодня мне не хочется дерзить. Ты такая хрупкая, как хрусталь, такая ранимая… Не знаю, что на меня нашло. Давно такого не испытывал. Странные ощущения.
Гладил меня, целовал, шептал разные ванильные глупости на арабском, проникая всё глубже и глубже. Обходительно, не спеша, растягивая неподдающуюся плоть неторопливо, бережно.
— Вот так, девочка. Вот так, моя маленькая, узенькая, уникальная, неповторимая крошечка.
Взрыв внутри. И новые, феерические ощущения!
Сначала было тесно, чёрство и чертовски больно!
Но вскоре, боль начала отступать.
С каждым рывком плоть растягивалась, а ощущения сладкого тепла усиливались. И я почувствовала. Хорошо почувствовала! ЕГО. Такого объёмного, такого приятного. Глубоко! Во мне… Будто бы в самой душе.
— Ты моя. Теперь ты моя! — Гортанный басистый крик, контрольный рывок… и дело сделано.
Последняя болевая вспышка! Я бы закричала! Если бы Амир вовремя не накрыл мой рот своим, заглушая отчаянный вопль боли.
Он ворвался на всю длину. Я, напротив, вырвалась из мертвой хватки крепких, властных рук, с дури вцепилась ногтями в мускулистую спину, царапаясь, извиваясь змеёй под тучным, влажным рельефом из тяжёлых мышц.
— А я… я твой первый. Я твой Хозяин. Биби. Девочка ангел. Девочка наслаждение.
Толчки усилились. Мужчина начал вбиваться в меня быстрей и резче. Я думала, что эта адская ночь мучений никогда не закончится! Вскоре, я просто привыкла к жжению, к постоянному давлению, к шумному, рычащему дыханию, обжигающему моё лицо, губы, обнаженную грудь.
Со временем боль начала отступать. Но дискомфорт продолжался.
Проклятый, порочный демон! Он одичало целовал мои губы, алчно толкался языком в нёбо, одновременно совершая острые, пружинистые толчки членом. Входил и выходил на всю длину, и снова погружался вглубь, растягивая плевру, то медленно и осторожно, то быстро и агрессивно, клеймя меня как снаружи, так и внутри, завывая и постанывая от запредельного удовольствия.