Госпожа Бовари
Шрифт:
Судорога отбросила Эмму на подушки. Все обступили ее. Она скончалась.
IX
Когда кто-нибудь умирает, настает всеобщее оцепенение – до того трудно бывает осмыслить вторжение небытия, заставить себя поверить в него. Но как только Шарль убедился, что Эмма неподвижна, он бросился к ней с криком;
– Прощай! Прощай!
Оме и Каниве вывели его из комнаты.
– Успокойтесь!
–
Он плакал.
– Поплачьте, – разрешил фармацевт, – этого требует сама природа, вам станет легче!
Шарль, слабый, как ребенок, дал себя увести вниз, в столовую; вскоре после этого г-н Оме пошел домой.
На площади к нему пристал слепец: уверовав в противовоспалительную мазь, он притащился в Ионвиль и теперь спрашивал каждого встречного, где живет аптекарь.
– Да, как же! Есть у меня время с тобой возиться! Ну да уж ладно, приходи попоздней, – сказал г-н Оме и вбежал в аптеку.
Ему предстояло написать два письма, приготовить успокоительную микстуру для Бовари, что-нибудь придумать, чтобы скрыть самоубийство, сделать из этой лжи статью для «Светоча» и дать отчет о случившемся своим согражданам, которые ждали, что он сделает им сообщение. Только когда ионвильцы, все до единого, выслушали его рассказ о том, как г-жа Бовари, приготовляя ванильный крем, спутала мышьяк с сахаром, Оме опять побежал к Шарлю.
Тот сидел в кресле у окна (г-н Каниве недавно уехал), бессмысленно глядя в пол.
– Вам надо бы самому назначить час церемонии, – сказал фармацевт.
– Что такое? Какая церемония? – переспросил Шарль и залепетал испуганно: – Нет, нет, пожалуйста, не надо! Она должна быть со мной.
Оме, чтобы замять неловкость, взял с этажерки графин и начал поливать герань.
– Очень вам благодарен! Вы так добры... – начал было Шарль, но под наплывом воспоминаний, вызванных этим жестом фармацевта, сейчас же умолк.
Чтобы он хоть немного отвлекся от своих мыслей, Оме счел за благо поговорить о садоводстве, о том, что растения нуждаются во влаге. Шарль в знак согласия кивнул головой.
– А теперь скоро опять настанут теплые дни.
– Да, да! – подтвердил Шарль.
Не зная, о чем говорить дальше, аптекарь слегка раздвинул оконные занавески.
– А вон Тюваш идет.
– Тюваш идет, – как эхо, повторил за ним Шарль.
Оме так и не решился напомнить ему о похоронах. Его уговорил священник.
Шарль заперся у себя в кабинете, вволю наплакался, потом взял перо и написал:
«Я хочу, чтобы ее похоронили в подвенечном платье, в белых туфлях, в венке. Волосы распустите ей по плечам. Гробов должно быть три: один – дубовый,
* * *
Романтические причуды Бовари удивили тех, кто его окружал. Фармацевт не преминул возразить:
– По-моему, бархат – это лишнее. Да и стоит он...
– Какое вам дело? – крикнул Бовари. – Оставьте меня! Я ее люблю, а не вы! Уходите!
Священник взял его под руку и увел в сад. Там он заговорил о бренности всего земного. Господь всемогущ и милосерд; мы должны не только безропотно подчиняться его воле, но и благодарить его.
Шарль начал богохульствовать:
– Ненавижу я вашего Господа!
– Это дух отрицания в вас говорит, – со вздохом молвил священник.
Бовари был уже далеко. Он быстро шел между оградой и фруктовыми деревьями и, скрежеща зубами, взглядом богоборца смотрел на небо, но вокруг не шелохнул ни один листок.
Моросил дождь. Ворот у Шарля был распахнут, ему стало холодно, и, придя домой, он сел в кухне.
В шесть часов на площади что-то затарахтело: это приехала «Ласточка». Прижавшись лбом к стеклу, Шарль смотрел, как один за другим выходили из нее пассажиры. Фелисите положила ему в гостиной тюфяк. Он лег и заснул.
Господин Оме хоть и был философом, но к мертвым относился с уважением. Вот почему, не обижаясь на бедного Шарля, он, взяв с собой три книги и лапку с бумагой для выписок, пришел к нему вечером, чтобы провести всю ночь около покойницы.
Там он застал аббата Бурнизьена. Кровать вытащили из алькова; в возглавии горели две большие свечи.
Тишина угнетала аптекаря, и он поспешил заговорить о том, как жаль «несчастную молодую женщину». Священник на это возразил, что теперь нам остается только молиться за нее.
– Но ведь одно из двух, – вскинулся Оме, – либо она упокоилась «со духи праведных», как выражается церковь, и в таком случае наши молитвы ей ни на что не нужны, либо она умерла без покаяния (кажется, я употребляю настоящий богословский термин), и в таком случае...
Бурнизьен, перебив его, буркнул, что молиться все-таки надо.
– Но если Бог сам знает, в чем мы нуждаемся, то зачем же тогда молиться? – возразил фармацевт.
– Как зачем молиться? – воскликнул священнослужитель. – Так вы, стало быть, не христианин?
– Простите! – сказал Оме. – Я преклоняюсь перед христианством. Прежде всего оно освободило рабов, оно дало миру новую мораль.
– Да я не о том! Все тексты...
– Ох, уж эти ваши тексты! Почитайте историю! Всем известно, что их подделали иезуиты.