Госпожа Шестого Дома
Шрифт:
— Но… если кто-нибудь узнает, меня высмеют… и… что еще хуже, Богиня может отвернуться от меня, лишить своего покровительства… я ведь должна была… ну…
— Во-первых, никто не узнает. Просто не говори никому — это же не сложно. И Лледрит тоже не говори. Во-вторых, у тебя все еще есть магические силы, так что покровительство Богини по-прежнему с тобой. Наверняка ты не первая и не последняя, кому было, скажем так, неприятно на ритуале совершеннолетия. Не вижу в этом ничего страшного.
Девушка перестала всхлипывать. Но вспомнила, как ей было страшно вчера на площади. Боялась даже не столько смерти, сколько того, что Богиня
И то, что это не произошло до сих пор, вовсе не означает, что Богиня не лишит ее покровительства сегодня, завтра или во время какого-нибудь важного задания или боя.
Врожденного магического дара у Миззримы не было. Даже странно: из троих детей Лледрит лишь старшая дочь унаследовала магические способности. Увы, ни они, ни силы, полученные от Богини, не помогли ей выжить в тот день. Младшая сестра уступала ей всем — и внешностью, и характером, и магией. Но Инстра, глядя сверху вниз на напуганную и растерянную Миззриму, подумала, что как матрона сделает все возможное, чтобы эта девушка прожила дольше сестры. Главное, чтобы была верна Дому.
— Мне кажется, что Богине совершенно все равно, что ты делала или не делала во время ритуала совершеннолетия, — сказала Инстра терпеливо. — Мне кажется, для нее важнее получать от тебя жертвы, энергию. Поэтому используй дарованные ею силы, чтобы убивать наших врагов и лечить и защищать наших соратников. А что ты будешь делать в остальное время — ей вряд ли интересно.
Миззрима подняла заплаканные глаза.
— Когда будешь готова, просто скажи мне. Мы с Фаэрой поможем тебе выбрать подходящего мужчину, и все будет в порядке.
От мысли о мужчине, даже каком-то абстрактном, девушке стало не по себе. Коснуться чужого обнаженного тела — что может быть неприятнее? Касаться даже одетых мужчин, даже просто стоять рядом — противно. Вновь всплывшие воспоминания о ритуале вызывали омерзение и почти физическую тошноту.
— С нормальным мужчиной, в сознании, все будет совсем не так, как во время ритуала. Вот увидишь. Вставай же, свет тебя побери.
Миззрима неуверенно поднялась и поклонилась. С усталым вздохом Инстра отошла, уселась на диване. Подумала, что девушке придется, конечно, нелегко — с такими-то глупостями в голове. И рано или поздно нужно будет что-то с этим сделать. Но сейчас есть проблемы посерьезнее.
— Миззрима, я хочу, чтобы ты выбросила всю эту ерунду из головы и занялась делом. Свяжись с подругами из школы, ненавязчиво поинтересуйся, готовятся ли в их Домах к возможной атаке наших врагов. Скажи им, что матрона твоего Дома собирается отправить дополнительные отряды бойцов на границы. Посмотри, как они среагируют. Попробуй хоть что-нибудь узнать об их планах. Тебе все понятно?
Девушка неуверенно кивнула.
***
Первая клерик Фаэра запирает за собой дверь. Легкий взмах рукой — и прозрачная, еле заметная глазу пелена покрывает дверь и всю стену. Похоже, паук уже не сможет пройти под дверью, не активировав сигнал тревоги.
Сняв кожаные сандалии, женщина проходит в помещение босиком. Достает шпильки из волос, и они волнами падают на плечи и спину. Кладет шпильки на стол, расчесывает волосы пальцами и неспешно проходит в соседнюю комнату.
Быстро вернуться в собственное тело, уйти, увести паука! Наверняка это было бы самое разумное решение для Сорнтрана. Вдруг клерик заметит, вдруг что-то поймет?
Любопытство не позволяет. Паук осторожно перемещается вслед за клериком. И Сорнтран смотрит, как та снимает темно-серую накидку, черное платье, почти прозрачную нижнюю рубашку. Оставшись в черных трусиках, неспешно складывает всю одежду на небольшое кресло в углу.
Сорнтран неожиданно для себя понимает, что первая клерик привлекательнее многих, даже гораздо более молодых женщин. Под длинными, непривычно закрытыми платьями скрывается вовсе не безобразное тело, как ему почему-то казалось, а упругая грудь, довольно тонкая талия, широкие бедра, изящные щиколотки и ровные пальцы правильной формы. На спине и животе шрамы и какие-то следы — кажется, от ожогов. Странно, что она от них не избавилась.
Клерик достает из шкафа длинную ночную рубашку — черную, без каких-либо узоров и украшений, но явно из дорогой ткани с благородным блеском. Надевает. Проходит в соседнее помещение, заходит за тяжелую занавеску. Паук — за ней. Она берет в руки два стеклянных флакона — один с темно-фиолетовой жидкостью, другой — с желтоватой. Переливает содержимое первого во второй, взбалтывает. Некоторое время каким-то отсутствующим взглядом смотрит на получившуюся жидкость грязно-фиолетового цвета.
У Сорнтрана вновь возникает ощущение, что происходящее не предназначено для чужих глаз. Снова появляется почти непреодолимое желание убраться отсюда. На мгновение он даже чувствует цепь и собственное тело. Но остается.
Женщина возвращается в комнату с кроватью, садится на краю. Еще раз взболтав жидкость, проглатывает ее всю и, поставив склянку на пол, ложится прямо на покрывало. Сорнтран опасается, что она заметит паука, устроившегося на стыке между стеной и потолком, но она в его сторону не смотрит. Рассеянный взгляд устремляется куда-то в потолок и замирает.
Спустя несколько мгновений Сорнтран замечает на ее шее желтоватые пятна, по цвету похожие на те, что появились на его коже после того, как его проткнул Джеггред. Пятна начинают менять форму, растягиваться, змеями расползаются по лицу и груди.
Дыхание замедляется, грудь почти перестает приподниматься. Зрачки расширяются, и взгляд становится таким, будто она смотрит даже не на потолок, а сквозь него.
Губы начинают беззвучно шевелиться. Потом застывают. Потом вновь шевелятся. У Сорнтрана возникает ощущение, будто она слушает кого-то невидимого и время от времени отвечает ему. Несколько таких “вопросов” и “ответов” — и ее глаза вдруг закрываются.
Сорнтран напряженно всматривается. Жива? Вроде да… Дышит очень, очень медленно, но, кажется, все-таки дышит…
Наблюдая за ней, Сорнтран вспоминает тот день, когда Джеггред его ранил. Первая клерик казалась удивленной — не было впечатления, что она раньше видела такие следы от яда. Лишь после подсказки госпожи поняла, что с этим делать. Если ей было что скрывать, неужели даже мыслями себя не выдала?
Впрочем… Сорнтран прекрасно помнит, что Фаэра знает о даре госпожи слышать мысли. Она даже почему-то предупредила его об этом — тогда, в самый первый день. Стало быть, она наверняка знает, какие мысли можно “показывать”, а какие — нет.