Госпожа
Шрифт:
– Голодна?
– спросила Мари-Лаура спустя пять минут тишины.
– Я?
– спросила Нора.
Мари-Лаура кивнула.
– Я бы не отказалась от завтрака, если ты предлагаешь.
– Я предлагаю.
Нора начала вставать, но охранник толкнул ее на пол. Мари-Лаура протянула тарелку, ее взял Толстяк и уронил на пол перед Норой.
– Без масла?
Андрей, Толстяк, лишь смерил ее взглядом.
– Ты ведь не против поесть на полу?
– спросила Мари-Лаура, когда, наконец, повернулась посмотреть на нее.
– Я полжизни подчинялась. Думаешь, мне впервой приходится есть с пола?
– она
– Подчинялась полжизни? Интересно... расскажи мне.
– О подчинении? Что именно ты хочешь знать?
– Почему ты это делаешь? Почему тебе это нравится?
– На ответ уйдет чуть больше, чем завтрак.
– Это скорее бранч [9] .
– Ладно. Подчинение. Некоторые люди, мужчины и женщины, наслаждаются передачей контроля. Иногда на короткий промежуток времени - во время половых актов. Некоторые любят это делать постоянно, 24/7. Меня заводит отдавать свое тело и волю в руки Сорена.
9
«бранч» - в США и Европе приём пищи, объединяющий завтрак и ланч. Он подаётся между 11 часами утра и 16 часами дня.
– Ты не кажешься очень покорной.
– Что же меня выдало?
Мари-Лаура тихо усмехнулась.
– Кто-то не так давно принял очень плохое решение перейти мне дорогу в важном деле. Андрей привел его ко мне на беседу.
Нора догадалась, что эта встреча, которую упоминала Мари-Лаура, была тем видом «беседы», который заканчивался кем-то истекающим кровью на полу.
– Вы оба прояснили все?
– спросила Нора, пытаясь сосредоточить свою энергию на быстром поглощении пищи, в случае если Мари-Лаура передумает и заберет еду. Ей нужно поесть, чтобы сохранить силы.
– Он и Андрей прояснили все так, что этот мужчина больше никогда не сможет дышать. Я бы не стала оплакивать его. Он был своего рода демоном, печально известным в той области... ну, в которой известен Андрей.
– В умении ловли рыбы нахлыстом?
Мари-Лаура улыбнулась.
– Понимаешь, и я о том же. Этот мужчина, убивавший ради любви, похоти и денег, умолял, плакал и просил о пощаде. А ты, находясь в такой же ситуации, сидишь на моем полу оскорбляешь меня и остришь.
– Я целый день не оскорбляла тебя.
– Ах, да, это было прошлой ночью. Прости меня. Но, тем не менее... объясни-ка мне, как женщина настолько...
– Мари-Лаура остановилась, словно подбирала правильное слово.
– Мужественная? Храбрая? Безбашенная?
– Тупая, - поправила Мари-Лаура.
– Как женщина с таким пренебрежением к собственной безопасности может быть счастлива, как глупый маленький питомец, сидя у ног человека. Это ты можешь объяснить?
– Ну..., во-первых, не думаю, что я когда-либо притворялась. Я не особо кокетничаю. И не уверена, смогу ли произнести по буквам слово «кокетничаю» даже если ты будешь держать пистолет у моей головы. Пожалуйста, не нужно, - сказала она, поглядывая на Толстяка, который пялился на нее. Он тоже был тем типом, который не притворяется.
– Но ты была счастлива, сидя у ног моего мужа.
– У него симпатичные ноги.
– Ты не ответила на мой вопрос. Это начинает раздражать.
–
– Я кончала от подчинения Сорену. Не знаю почему и как. Не могу объяснить так же, как и ты не можешь объяснить, почему любишь чай «ирландский завтрак» вместо «английского завтрака» или что ты там пьешь. Это личные предпочтения. Я люблю это. Он самый красивый мужчина на земле, у него есть внутренняя мощь и драйв, которые меня влекут, он может до усрачки напугать кого-то одним взглядом, он может поставить кого-то на колени одним словом, он может видеть тебя насквозь, если совершишь ошибку и заглянешь в его глаза. И это ошибка, потому что ты никогда больше не захочешь отводить взгляда, не важно, насколько обнаженной и голой будет раскрытое им самое тайное твое «я». Я встаю на колени у его ног, потому что чувствую, что должна там быть. И нет, не потому что настолько не достойна его, а потому что он настолько достоин моей преданности.
«Превосходная речь и правдивая», - решила Нора, когда ее слова заполнили комнату. Правдивая, да, но не совсем. Хотя, в принципе, можно было выложить все начистоту.
– О, - мгновением позже добавила она.
– И на мое подчинение у него стоит как каменный, и мужик долбит, как отбойный молоток, когда в хорошем настроении. Не то что бы ты знала что-то об этом.
Мари-Лаура позволила вилке упасть на тарелку, и в комнате раздался металлический лязг.
– Не думаю, что ты мне нравишься, - сказала Мари-Лаура.
– Добро пожаловать в клуб, - ответила Нора.
– Здесь много участников, которые составят тебе компанию.
– Мой брат тоже в этом клубе?
Нора проигнорировала вопрос. Попытка объяснить ее отношения с Кингсли могла быть более пугающей, чем попытка объяснить ее любовь подчиняться Сорену.
– Не хочешь говорить о моем брате?
– поддела Мари-Лаура.
– Прелестно.
– Мы можем говорить о Кинглси. Все что пожелаешь, - Нора решила, что сегодня достаточно надавила на кнопки Мари-Лауры. Сегодняшнее утро расцветало ярко и прекрасно. Она с удовольствием увидела бы еще одно утро.
– Хорошо. Давай поговорим. Но давай-ка ты поработаешь, пока рассказываешь. Собери посуду.
Нора посмотрела на Толстяка, который кивнул ей. С его разрешения она встала на ноги и начала собирать руками посуду.
– Ты в любой момент можешь ответить на вопрос, - сказала Мари-Лаура, отхлебывая чай.
– Эм... Кингсли и я, у нас все сложно. Нет, иногда я ему не очень нравлюсь. А иногда мы как не разлей вода.
– Почему же? Потому что ты избавилась от его ребенка?
Нора едва не уронила посуду на пол. Лишь силой воли ей удалось удержать тарелки и себя от разбивания.
– Да, избавилась, - без стыда призналась она.
– Но нет, не поэтому я не нравлюсь ему иногда. Беременность была неосторожностью, его и моей. Он никогда не был так мелочен, чтобы ненавидеть меня за это.
– Тогда почему он ненавидит тебя?
– Нет. Не постоянно. Если он злится на Сорена, я его соучастник, единственный человек на планете, кроме Кингсли, кто может добраться до Сорена. Если он... если он вспоминает, кем они были с Сореном и скучает по этому, то видит во мне врага.