Гость из бездны (Рисунки А. Говорковского)
Шрифт:
— Пусть это вас не беспокоит, — сказал Второв. — Но хорошо ли будет, если мы войдём все сразу? Может быть, только Волгин и ещё кто-нибудь один? Или двое?…
Волгин перевёл слова Второва, который понимал язык, но ещё не мог выражать на нём все свои мысли.
Женщина, оказавшаяся старшим воспитателем всего комбината, на секунду задумалась.
— Пожалуй, так будет лучше, — сказала она. — Тринадцать человек рассеют внимание.
— Какое там рассеивание внимания! — усмехнулся Кривоносов. — Оно всё целиком занято одним Дмитрием.
— Если
— Чем продиктован этот выбор? — поинтересовался Второв. Волгин перевёл вопрос.
— Это вы поймёте потом, когда дети будут задавать вам вопросы. Чтобы беседа принесла пользу, она должна иметь целевую установку.
— Что ж, товарищи, — сказал Второв, повернувшись к остальным, — видимо, придётся разделиться. Назвался груздем, полезай в кузов. Продолжайте прогулку без нас. Константин Дмитриевич, — он указал на Котова, — достаточно хорошо владеет языком, чтобы вы могли понять друг друга. Встретимся дома.
— Я надеюсь, — сказала воспитательница, — что вы все не откажетесь прийти к нам в другой раз.
— Ну конечно, не откажутся, — ответил за всех Волгин.
— Я или Мэри вам не нужны? — спросил Владилен.
— Пожалуй, нет.
— А как вы найдёте дорогу домой?
— В моё время говорили: язык до Киева доведёт. Найдём.
Дети явно заволновались, когда увидели, что их гости собираются уходить, но, заметив, что трое остаются, успокоились.
В сопровождении воспитательницы, которую звали Электра, Волгин, Второв и Мельникова прошли в здание комбината.
— Придётся немного подождать, — сказала Электра, — мы сообщили о вас двум другим комбинатам. Их воспитанники сейчас прилетят к нам. Мы позвали бы и больше детей, но, к сожалению, зал вмещает только две тысячи человек. Это, собственно, не зал, а самая крупная из аудиторий. Право, — улыбнулась она, — вам пришла очень удачная мысль — заглянуть к нам. Для детей это настоящий праздник.
— Ваши воспитанники, — спросил Волгин, — живут здесь?
— Нет. Они все жители Ленинграда. Вот видите, — она подошла к огромному окну, занимавшему всю стену комнаты и выходившему на другую сторону дома (там стояло несколько десятков больших арелетов), — это наши машины. На них дети прилетают утром, а вечером возвращаются домой.
— Эти машины автоматические или на них есть пилоты?
— Дети сами управляют ими. Каждый арелет вмещает двадцать пять человек. Один из группы является старшим, машина стоит ночью у его дома. Утром он должен облететь всех и доставить их сюда, а вечером развезти по домам. Старшие меняются, чтобы все могли овладеть навыками управления.
— Дети летают без взрослых? — спросила Мельникова. — А это не опасно?
Электра не поняла вопроса.
— У нас не было ни одного случая, — ответила она, — чтобы дети стали шалить в арелете. Они никогда не мешают старшему вести машину.
— Я не о том, — Мельникова затруднялась выразить свою мысль, — а о самой
— Понимаю, вы ещё незнакомы с арелетами. Они совершенно безопасны, ничего не может случиться.
— Столкновение…
— Исключено. Управляет арелетом человек или нет, автоматический водитель всегда включён и контролирует действия пилота.
— Почему ваше учебное заведение называется комбинатом? — поинтересовался Второв.
— Потому что здесь учатся дети всех возрастов. Они выходят отсюда подготовленными к любой деятельности, кроме научной.
— Если у вас есть время, покажите какую-нибудь аудиторию.
— Для какого возраста и по какому предмету?
— Это безразлично.
— С каких лет дети начинают посещать комбинат? — спросила Мельникова.
— С десяти.
— В наше время начинали учиться с семи, — заметил Волгин.
— Да, я знаю, я историк. Но это было не очень рационально. Три года тратилось на самое начальное обучение. Четыре класса тогдашней школы десятилетний ребёнок мог пройти в один год.
— Дети поступают к вам ничего не зная?
— Нет, они все обладают элементарными знаниями. Не имеет смысла тратить время на азбуку и арифметику. Это должны дать дошкольные заведения.
— Сколько лет надо учиться в комбинате?
— Пять.
— И за пять лет они получают подготовку для любой деятельности, как вы сказали?
— Конечно! Этого вполне достаточно.
— Видимо, — сказал Второв по-русски, — современные дети значительно развитее, чем были мы.
— Это именно так, — подтвердил Волгин. — Я давно убедился, что мозг современных людей, сообразительность, память — всё стало иным, качественно отличным от наших.
— Если так, наше дело плохо, — сказал Второв.
Волгин вздрогнул. Второв высказал мысль, которая давно уже тревожила и волновала его самого.
Электра не обратила внимания на обмен фразами, которых она не поняла.
— Здесь, — сказала она, — аудитория для детей младшего возраста, первого года обучения, второй половины — по математике.
Они вошли в просторное помещение ослепительной чистоты, залитое ярким светом… И все трое невольно остановились в изумлении. Аудитория была полной копией хорошо им знакомых школьных помещений. Так же стояли парты (только несколько более удобные), столик преподавателя, а на стене висела большая чёрная доска. Показалось, что они снова очутились не в девятом веке Новой эры, а в своём, давно канувшем в Лету.
— В конце концов, — сказал Второв, — что тут удивительного? Одно и то же назначение приводит к внешнему сходству.
Не все, однако, было тем же. Электра сказала, что это аудитория первого года обучения, а на стене они увидели таблицы логарифмов. По обеим сторонам доски стояли небольшие, овальной формы ящики, в которых Мельникова и Второв без труда узнали простейшие электронно-счётные машины. Сбоку от места преподавателя стояло кресло, а на столике они заметили диск телеофа. Волгин спросил, зачем здесь телеоф.