Государь

Браун Саймон

Декелон прихватил еды и присоединился к Амемуну.

– Куда дальше? – спросил его Амемун.

– На запад. Степь делается все суше, и кланы все больше разбредаются.

– Меньше добычи для твоих бойцов.

– Меньше вероятности оказаться обнаруженными, – привел контрдовод Декелон. – А это сейчас важнее.

– Но поскольку большинство четтских воинов – на востоке с Линаном Розетемом, тебе не следует беспокоиться о том, как бы вас не обнаружили. Вы можете справиться с любым одиночным кланом…

– Покуда армия Линана Розетема остается на востоке, – спокойно перебил Декелон.

Амемун

настороженно посмотрел на него.

– Что ты имеешь в виду?

– Прошлой ночью гонец принес послание от твоего короля.

– От Марина? Что за послание?

– Армия Гренды-Лир разбила этого Линана в битве около города Даависа, и это произошло вскоре после того, как та же армия вынудила короля Хаксуса отступить, сняв с города осаду.

– Будь благословен Владыка Горы! – воскликнул Амемун. Новости были даже лучше, чем он ожидал. И так быстро! Он боялся, как бы война не затянулась на долгие месяцы или даже на годы. При таких темпах Линана и его четтских союзников вытеснят обратно в степь еще до окончания лета.

– Я понимаю, о чем ты думаешь, – сказал Декелон. – Это означает, что поддержка, обещанная нам твоим королем, иссякнет, как одна из наших речушек летом?

– Нет никаких причин полагать, будто одна битва положит конец войне, – не замедлил с ответом быстро соображающий Амемун.

– Но ты как раз думал о скором окончании. И ты не ответил на мой вопрос.

– Деньги поступят, как обещано. Порукой тому моя собственная жизнь.

– Именно так я и думал, – медленно проговорил Декелон.

Амемун решил, что пора сменить тему.

– Марин передал еще какие-нибудь новости?

Декелон кивнул.

– Но это были плохие новости. Королева потеряла своего ребенка.

– Арива?..

– Дочь. Внучка Марина, как я понимаю.

– А королева? – тихо спросил Амемун.

– Об этом Марин ничего не сообщает.

– Значит, она осталась в живых, – с уверенностью заключил Амемун. В плане Марина – их плане! – столь многое зависело от ребенка, который родится у Аривы и Сендаруса. Если Арива осталась жива, они могут сделать еще одну попытку.

– В послании содержалась еще одна весть, – осторожно сказал Декелон. – Твой король говорит, что она принесет тебе большое горе.

Ночь выдалась безлунной. Океаны Травы тянулись по обе стороны от Амемуна, словно темное море без волн. Саранахи постоянно передвигались в изнуряющее быстром темпе, несясь странным полулегким шагом, проглатывающим лигу за лигой. Вплоть до сегодняшней ночи они часто делали привалы, позволявшие Аме-муну не отставать от них, но в эту ночь обходились без всяких привалов. Амемун, находившийся в конце колонны, пустил в ход всю свою энергию, стараясь не отстать от смутной тени бегущего впереди воина. Он знал, что Декелон делает это с целью не дать ему, Амемуну, предаться горю; на свой лад Декелон оказывал ему услугу. Но в глубине души Амемун знал, что горе будет ждать своего часа. Он боялся, оно окажется столь велико, что убьет его.

Под ясным небом с его мириадами звезд, несясь по просторам великой степи, Амемун обнаружил, что его разум дрейфует

между прошлым и настоящим. Бывали времена, когда он верил – фактически точно знал, – что Сендарус все еще жив, а затем вселенная делала полный оборот, и тяжесть правды наполняла его болью, какой он никогда раньше не испытывал. Самое тяжелое для Амемуна – мудрого советника, терпеливого наставника, опекуна принца – заключалось в том, что хотя он знал, какой огромной трагедией была смерть Сендаруса, но все же никак не мог постигнуть этого. Он никогда не верил, что в мире может существовать нечто, настолько выходящее за рамки его опыта, за рамки его знаний и представлений, – и понимание, что нечто подобное все-таки существует, превращало в насмешку все, чему он научился и во что верил.

«Внутри у меня теперь пусто, – подумал он. А затем поправился: – Нет, не совсем пусто».

В самой глубине своего существа он ощущал яркую, страшную язву. Он проживет достаточно долго, чтобы добиться падения и уничтожения тех, кто убил его любимого Сендаруса.

Марин сидел один за большим столом в огромном каменном зале своего дворца в Пилле. Слуги толпились поблизости, но всегда за пределами круга света от свечи. Они походили на серых призраков среди гобеленов и дверей.

Ночь выдалась холодная. Лето иногда забывало навестить Пиллу, угнездившуюся высоко на своем горном насесте. Марину думалось, что холод придавал миру грандиозную четкость: иней очерчивал каменную кладку, снег открывал ландшафт, выдыхаемый пар отмечал жизнь. И холод подходил к печали, думал король; он соответствовал твердому уму, погруженному в горе.

Он презрительно улыбнулся невидимым слугам. Они думали, будто он много пьет. После того, как он всю жизнь старался сделать лучше жребий своего народа и королевства, они не могли вынести мысли о том, что король делает что-то для себя, даже если он всего лишь жалеет себя.

Он бухнул по столу кубком. В поле зрения тут же появился слуга с кувшином и налил ему еще вина, а затем снова шмыгнул прочь. Марин поднял кубок и молча выпил за покойного сына. Сделав большой глоток, он снова поднял кубок и выпил за своего брата, Оркида, находившегося столь далеко. Еще один большой глоток – и еще один безмолвный тост. За Амемуна, где бы тот ни был.

Ночи исполнилось четыре часа, когда колонна остановилась. Амемун облегченно опустился на землю, но какой-то воин нашел его и передал, что Декелон хотел сейчас же его видеть. Он последовал за воином назад к авангарду, где ждал его Декелон с тяжело дышащим от усиленного бега разведчиком.

– Тебе следует услышать об этом, – сказал Декелон и кивнул разведчику.

– Дозорные, – шумно выдохнул тот. – Примерно в трех лигах отсюда.

– Как ты можешь видеть ночью в такой дали? – скептически спросил Амемун.

– Я чувствую их запах, – отозвался разведчик тоном, намекающим, что ответ должен быть очевидным.

– В какую сторону они направляются? – спросил Декелон.

– На северо-запад.

– Есть какие-нибудь признаки стада?

– Помет. Его не так много, как у стада последнего клана.