Государева охота
Шрифт:
Да ну, чушь собачья!
— Не такая уж чушь, как вам могло бы показаться, Степан Васильевич, — послышался голос Кейта, и Лопухин понял, что, забывшись, произнес последние слова вслух. — Известная вам Анна Крамер, камеристка покойной великой княжны, помнится, уверяла меня — в присутствии находящегося здесь же барона Остермана, который ни за что не даст мне соврать! — будто застала вас как-то в покоях Натальи Алексеевны, причем у нее создалось впечатление, будто вы что-то подливали или подсыпали к ней в кофе. Она решила, будто это ей почудилось.
Степан Васильевич потряс головой. Ну, это уж слишком! Откуда они выкопали эту Анну Крамер, бывшую служанку императрицы Екатерины и посредницу в любовных
Способность связно мыслить постепенно возвращалась к нему, однако радости это не приносило, потому что думы его были ужасны.
Вспомнилось утреннее пробуждение, когда он никак не мог вспомнить минувшего дня. Такое уже было, было... А что, если во время такого вот забвения себя он все-таки... То есть душившая его ненависть к великой княжне, к ее могущим быть проискам взяла верх над разумом и осторожностью, заставила раздобыть отраву, а потом и применить ее.
Нет. Не может быть! В это невозможно поверить!
— Вам кажется, что этого не может быть, в это невозможно поверить? — пробормотал сочувственно Кейт, который, похоже, обладал даром читать мысли, поскольку Степан Васильевич не мог разомкнуть пересохших губ и выразить свое недоумение вслух. — Да отчего же? Очень даже можно, и уверяю вас, в это непременно поверит всякий, кто узнает о пропавшем флаконе, а потом — о наблюдениях Анны Крамер, Кстати, если вы полагаете, что сия дама исчезла бесследно, то вы ошибаетесь. Я прекрасно осведомлен о месте ее нахождения. И случись какое дознание — Степан Васильевич судорожно перевел дыхание. Он вдруг показался себе мухой — слабой маленькой мушкой, которая по дурости своей угодила в паутину, сплетенную двумя опытными, жестокими пауками. Как он раньше не замечал, что в тощей, согбенной фигуре Остермана и впрямь есть нечто паучье? А эти короткопалые, крепкие руки Кейта... О, вон и паучиха приползла! Сунула в кабинет разукрашенную нарядными лентами голову, поводит глазами со сладострастным выражением. Имя паучихи — Наталья Федоровна Лопухина...
Степан Васильевич прижал кулаки к глазам, отчетливо и безнадежно понимая: правда ли, неправда все то, что наговаривают на него Кейт и Остерман, убеждены в этом они сами либо только притворяются таковыми, — при всем при том они готовы на все, чтобы погубить Лопухина. На все! Сейчас кто-то из них кликнет: «Слово и дело!», а потом...
Но зачем? За что они на него ополчились?! Или проклятущая Наталья намерилась сжить мужа со свету, чтобы вовсе развязать себе руки? Но разве плохим мужем был ей Степан Васильевич? Разве хоть когда-нибудь мешал ее шашням? А ведь другой бы на его месте...
— Вы, Степан Васильевич, напрасно думаете, что мы вознамерились вас погубить, — послышался голос Кейта, который по-прежнему отличался просто-таки нечеловеческой проницательностью. — Говорят, благими намерениями вымощена дорога в ад, но случается и наоборот: действия вроде бы вредные приносят пользу, оказываются во благо. Повторяю: убийство великой княжны @УО-1ет-по1еп5 оказалось нам на руку. Поэтому, как ни потрясены мы кражею тинктуры моруа и самим убийством, мы сохраним случившееся в секрете, не правда ли, барон?
Остерман исподлобья покосился на Лопухина и с видимой неохотою кивнуть.
— Не правда ли, сударыня? — повернулся Кейт к Наталье Федоровне. — Ну, вы, как любящая жена, конечно, не стали бы свидетельствовать против своего супруга, это понятно, однако ваша христианская совесть не давала бы вам покоя, не так ли?
Наталья Федоровна низко наклонила
— Я надеюсь, вы способны оценить наше великодушие, сударь, — дружески улыбнулся Кейт, вновь поворачиваясь к своей оцепеневшей жертве. — Если сейчас у вас нет на это силы, то, поразмыслив, вы поймете, сколь много мы все сделали сегодня для вашего блага, для вашего будущего. Вы видите — я убрал флакон в карман, — произнес он, сопровождая свои слова наглядным примером, — отныне никто и никогда его больше не увидит. Наверное, пройдет какое-то время — и все мы будем вспоминать о случившемся с недоверием, размышлять: полно, да было ли это в действительности?! — Кейт покачал головой, как бы сокрушаясь такой могущей статься забывчивости. — Так вот, чтобы напоминать себе об этой драматической истории, я, с вашего позволения... — Он протянул руку к коробке и легко зацепил своими короткими, но загребущими пальцами одну из шахматных фигурок.
Лопухин всмотрелся. Это оказался конь, белый конь.
— Я велю проделать в нем отверстие, надену на цепочку и стану носить на груди в память о нашей сегодняшней беседе, — дружески сообщил Кейт всем присутствующим, пряча фигурку в карман. — Главное, чтобы цепочка оказалась прочной и не порвалась. Что же касается всех прочих шахмат, то они вряд ли будут представлять интерес и для меня, и для моего брата. Так что благодарю вас, господин Лопухин. Засим позвольте откланяться. Наше присутствие в этом гостеприимной доме затянулось!
Кейт и Остерман заторопились вслед за Натальей Федоровной вон из кабинета. Степан Васильевич тяжело оперся на край стола. Он не чувствовал никакого облегчения оттого, что эти два страшных, непостижимых в своем коварстве человека покидают его дом, что теперь можно на покое перевести дух и толком поразмыслить о случившемся. Он не способен был думать ни о чем. Кроме того, что теперь не конек точеный, шахматный, будет висеть на цепочке у Кейта. Это он, Степан Лопухин, оказался на его цепочке! И, чует его сердце, сия цепочка не порвется никогда.
Сентябрь 1729 года
Вскоре Алекс ушел из дворца. В соседней зале уже вовсю гремела музыка — там танцевали. Он знал, что чин переводчика посланника и имя Хорхе Монтойя, испанского сеньора, благородного кавалера, если не обеспечивают ему место за императорским обеденным столом, то позволяют присутствовать на одном балу с его величеством и приглашать дам из самых что ни на есть высокородных фамилий. Но его ладони еще горели от воспоминаний о стройном Дашином теле, и казалось нестерпимым, даже кощунственным прикасаться к другой женщине, пусть даже в невинных объятиях аллеманда [24] или мазурки. И он ушел, несмотря на искательно разочарованные взгляды, которыми провожали его дамы, несмотря на вызывающе надутые губки и прямые просьбы задержаться, пригласить на танец...
24
Старинный бальный танец.
Но дамы смотрели если и с тоской, но без злобы. А вот выражение лица де Лириа не обещало ничего доброго. Глаза его метали молнии, рот обиженно кривился, судорогой дергало щеку. Словом, обычно весьма приглядный, даже, на чей-нибудь вкус, красивый, сейчас испанец выглядел просто-таки отталкивающе. Каскос же, стоявший рядом с герцогом, цвел, как розовый куст, лучился, чудилось, десятком улыбок сразу, настолько ослепительно сверкали его очень белые, крупные зубы, искрились большие миндалевидные глаза, затмевая качание крупной серьги с бриллиантом, подвешенным к серьге на тоненькой цепочке.