Государево дело
Шрифт:
– И у тебя. Как говорится – семь футов!
Ну, хоть с деньгами должно бы все сложиться… должно… Деньги – они тоже много значат, без них никак. Припасы сами собой не появятся. Да, пожалуй, еще следует нанять людей, еще пару дюжин солдат, искателей удачи. Датчан вряд ли удастся – в воздухе пахнет войной. Значит – из германских земель. Бранденбург, Гамбург, Бремен… Впрочем, там много не возьмешь – последствия войны, длившейся больше тридцати лет. Нет людишекто! Великое множество погибло. Не столько от меча и пули, сколько от голода и мора, как и
Едва Бутурлин вышел из харчевни, как дождь припустил с новой силой, и вот сейчас, уже подходя к дому, Никита Петрович почувствовал, что промок до костей. Не помог и плащ!
Завернуть в таверну да глотнуть рому? Тут рядом почти…
– Ну, наконецто, херр Николаус!
– Господи… Ты что тут?
– Я же обещала зайти!
– Долго ж ты собиралась.
– Так вышло…
Кристина – ну, кто же еще? – виновато похлопала ресницами.
С куцего плащика девушки ручьями стекала вода, башмаки хлюпали, вымокшая шапкачепец давно потеряла форму и липла к волосам. Никита Петрович хмыкнул – жрица продажной любви растеряла весь свой форс и сейчас напоминала промокшего нахохлившегося воробья. Даже жалко стало! Не прогонять же?
– Ну, заходи, коль пришла.
Юный Ханс принес ром и, растопив небольшой камин, отправился подогревать красное вино с корицей и перцем – от простуды, чтобы не заболеть.
– Раздевайся! – сбросив шляпу и плащ, распорядился Бутурлин. – Одежку повесь к камину… А вот это – надень.
Как галантный кавалер, бравый капитан пожертвовал гостье свою ночную рубашку, сам же набросил на плечи стеганый домашний халат, называемый на французский манер – баньяном.
– Садись вот, поближе к огоньку… – Никита Петрович пододвинул стул, подумал и накинул на девушку плед – покрывало с кровати – после чего уселся рядом, поставив посередине еще один стул – вместо столика. Именно туда вернувшийся слуга поставил поднос с ромом, подогретым вином в бокалах и немудреной закускою – смерребредами.
– Спасибо, Ханс. Есть еще уголь или дрова?
– Найдем, господин… Но, хозяин…
– Вот тебе далер!
Оставшись одни, Никита и Кристина сразу же хватанули рома – согреться, после чего, пожевав смерребреды, приступили к вину – уже более тонко, галантно, и безо всякой спешки…
– Ну, за здавьице! – подняв бокал, Бутурлин посмотрел прямо в глаза гостьи. – Скоол!
– Скоол! – та вовсе не отвела взгляда и улыбнулась.
Может, и впрямь тогда показалось?
– Вкусно, – девчонка набросилась на смерребреды. – Умм! И хлеб свежий… и буженинка… и лук…
– Кушай, кушай, – махнул рукой Никита Петрович. – Может быть, послать Ханса в харчевню? Ято сыт…
– Так и я уже наелась, благодарю! Много ли надо бедной девушке?
– Тогда выпьем еще…
– Скоол!
– И все же, я бы послал Ханса…
Разгорелось в камине яркое пламя, оранжевые отблески его вспыхнули, заиграли на потолке и на лицах…
– Жарко стало! Согрелась, – сбросив плед, гостья распустила волосы. – Пусть сохнут!
– Смотри, не сожги…
– Не сожгу!
Все же, какая приятная у нее улыбка… И эти ямочки на щечках, когда смеется… Хороша! Нет, вправду же – хороша! И чемто напоминает Марту… Может быть – вот этой самой улыбкою?
Ах, Марта. Марта…
– Что загрустил, мой герой? – встав, призывно улыбнулась девушка… – Сейчас… сейчас я развею твою скуку! Ах, как жарко…
– Открыть окно?
– Нет, нет… мне нравится так…
Гостья повела бедрами, словно бы танцевала, в синих очах ее вспыхнули яркие огоньки, словно бы дьявольские! Нет, это просто отразилось пламя камина…
– Закрой глаза, господин…
Сбросив рубашку, она уселась к нему на колени. Нагая и нахальная юная нимфа… Уперлась острыми сосками в грудь…
Не говоря больше ни слова, Никита схватил девчонку в охапку и утащил на кровать. И впрямь, к чему тут словато?
Кристина больше не говорила «Сколь». Не сказала ни разу! И не расспрашивала. Никогда ни о чем не расспрашивала… И это было странно! Ведь знала же, что моряк! Да любой деве было бы любопытно – как там, на корабле, в море, в иных землях? Этой же… Все равно? Похоже, так. Или жизнь такая, что не до иных земель и не до моря? И все же – странно…
– А ты что меня ни о чем не спрашиваешь? – Поднявшись, Бутурлин принес бокалы в постель. – Ни о корабле, ни о морских походах… Не любопытно?
– Нет! – девчонка ожгла взглядом. И слова бросила зло, с ненавистью даже! Словно ее чемто обидели…
– Хромой Фриц… – чуть помолчав, тихо произнесла Кристина. – Я однажды его о чемто спросила… Глупая была! Так он меня поучил… плетью…
Она повернулась спиной:
– Видишь шрамы? Едваедва видны… Так что я теперь редко о чем спрашиваю. Я понятливая.
Никита молча поцеловал девчоночку меж лопатками. Погладил, прижал к себе…
Они вышли на рассвете. Легкий фрегат «Глюкштадт», во всей своей красе, покинул гавань и, подняв все паруса, пустился в открытое море. Вспенил синие волны бушприт. Хлопнул, хватая ветер, бомкрюйсель – верхний парус на бизани.
– Курс на Рюген! – громко распорядился Бутурлин.
– Курс зюдзюйдост! – шкипер, вечно угрюмый британец Арчибальд Фикс, повернув штурвал, откликнулся эхом.
Запела боцманская дудка…
– Три тысячи чертей вам в глотку!
Матросы полезли на мачты, взяли на рифы паруса.
Повернули… Волна ударила в борт, прокатилась по палубе…
– Теперь уж на шкафуте будет чисто! – ухмыльнулся боцман. И тут же:
– Десять тысяч чертей! Поднять брамселя! Стоять по расписанию! Баковые – на бак, ютовые – на ют!
И снова налетела волна! Ах, как качнуло… Осень на Балтике – не фунт изюма!
И тем не менее:
– Марсовые – на марсы! Десять тысяч чертей!