Государевы ямщики
Шрифт:
Мне показалось, что Островский тоже был слегка выпивши. Мы отъехали сажен тридцать, когда с берега послышался пьяный голос бродяги:
– Микеша! А Микеш! Желторотой! На волю хочешь?
– Молчи ты, пьяный!
– сказал сурово Островский.
– Ну, ничего, не сердись, Островской, я ведь любя...
– Микеш!.. Мике-ешь!.. Микешенька...
– катилось еще долго над сонной рекой, перемежаясь пьяным хохотом. Ямщики молча налегали на весла, и вскоре огонек скрылся из виду.
Ночь
Кругом было пусто. За широкой береговой отмелью лежала полоса гор, молчаливых и сонных...
Ямщики сложили весла, стали в лодке, приставили руки к щекам, и над пустынным берегом, будя ночные отголоски, понесся протяжный крик:
– Аг-ы-ы-ы...
Фрол кричал, видимо надрывая старую грудь. Микеша тянул свободно, полным и звучным голосом. Никогда еще я не слыхал подобных звуков из человеческой груди... Крик был ровный, неустанный и гулкий, точно тягучий отголосок огромного колокола... Это был обычный призыв с берега к спящему за отмелью отдаленному станку.
– Аг-г-гы-ы... ямщики!
Старик сорвался глухим хрипом и болезненно закашлялся.
– Э-эх, - сказал он с горечью, - съела у меня голос река-матушка.
Микеша продолжал кричать, не останавливаясь для передышки...
– Идут, - сказал наконец Фрол.
Действительно, за отмелью мелькнули огни фонарей, и Микеша тоже смолк. И тотчас же со стороны реки, из-за горы, как бы в ответ на крик ямщика раздался такой же протяжный крик, только чудовищно громкий и глубокий. Мы невольно переглянулись и замерли, охваченные безотчетным испугом... Казалось - сказочное чудовище проснулось и завыло где-то неподалеку.
– Пароход, - сказал первым опомнившийся Фрол.
Вскоре в глубине темной ночи послышались частые гулкие удары, и на реку, сверкая огнями, выплыл пароход с двумя барками. Микешка быстро вскочил в лодку и отсунулся от берега, кинув Фролу его узел. Через минуту лодку едва можно было разглядеть на темных волнах Лены.
– Прощай, Микеша!
– крикнул я вдогонку.
– Прощай-ай!
– донеслось в ответ из темноты.
– Варнака к варнаку тянет, - с презрением сказал Фрол.
– К жиганам, видно, пристанет.
– А ты разве не знал, зачем он у тебя выменивает лодку?
– сказал я. Зачем же уступил?..
Фрол ответил не сразу.
– Хорошо ли бумагу писал? Крепко ли?
– спросил он через минуту. Станочники
В это время к нам подошли станочники с фонарями, и все мы молча смотрели, как пароход, повернув к нам оба огня, бежал как будто прямо к нашему берегу... Под лучом пароходного огня мелькнула на мгновение черною тенью лодка Микеши и исчезла...
– Кто на реке?
– спросил один из ямщиков.
– Микеша, - ответил Фрол торопливо.
– Со мной приехал, да, вишь, сейчас отсунулся.
– Пошто?
– Я разве знаю?.. Ничего не говорил. А видно, опять в бега снарядился.
– В бега, так пошто за барку зачалился?
– сказал опять пришедший ямщик, зоркие глаза которого, очевидно, пронизывали темноту там, где я ничего не видел.
– С жиганами, видно, стакнулся. Жиганы повыше камней ночуют.
– Ну, ин, видно, так, - равнодушно подтверждали ямщики. Некоторое время они следили за поворачивавшимися огнями парохода, как бы обсуждая, что принесет им с собою эта редкая еще на Лене новинка: облегчение суровой доли и освобождение или окончательную гибель... Оба огня на кожухах исчезли, и только три звездочки на мачтах двигались еще некоторое время в черной тени высоких береговых гор... Потом и они угасли... Над Леной лежала непроницаемая ночь, молчаливая и таинственная...
Недели через две с теми же остановками и спорами, мы все еще двигались кверху по замерзающей Лене, когда нас догнал знакомый почталион, встреченный нами еще под Якутском и теперь возвращавшийся обратно. Сообщая различные новости пройденного уже нами пути, он рассказал, между прочим, что на несколько станков ниже Батамая оголодавшие бродяги ограбили было проезжего купца. Согнали народ и устроили облаву: варнаки отсиживались в пещере, отстреливаясь камнями, но в конце концов сдались. С ними, говорили, попался молодой ямщик, убежавший с Титаринского станка.
– А Островского с ними не было?
– спросил я.
– Нет. Он отстал от них раньше.
– Неужели Микеша тоже участвовал в грабеже?
– Кто его знает. Сам говорит, что участвовал, но ни купец, ни бывший с ним ямщик его не видели. А бродяги смеются: "Так, говорят, припутался к нам желторотый зря..."
Мне казалось, что я понял Микешу: он, очевидно, думал, что если ему удастся выбраться "за горы" через острог, то это будет крепче, и станочники его уже не достанут, как свою собственность, обратно... Да и сам он, долгим общением в остроге с "умными" и бывалыми людьми, надеялся, вероятно, просветиться...
Да, всякие бывают мечты... Сбылась ли мечта молодого станочника - я не знаю...
1900-1901