Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII – начала XX в.
Шрифт:
Представители бухарских властей не ограничивались только сбором торговых налогов, но и сами активно участвовали в торговле, нередко злоупотребляя своим положением. Так, по сообщению доктора Э.А. Эверсмана, кушбеги заполучил монополию на торговлю грушами [Васильев, 1905, с. 208].
Для путешественников, прежде не имевших опыта взаимодействия с бухарскими торговцами, было весьма непривычным, что последние легко отказывались от выполнения обязательств. Т.С. Бурнашев с негодованием писал об обмане и мошенничестве, процветающем в Бухаре, отмечая, что покупателя защищает только одно правило: если ему не понравится товар, он вправе его вернуть продавцу даже через неделю, а тот обязан возвратить ему деньги [Бурнашев, Безносиков, 1818, с. 80–81]. Вторит ему и англичанин А. Бернс: чтобы не платить долг, бухарцу достаточно на суде произнести клятву, что у
Путешественники, бывавшие в эмирате с торговыми целями, старались всячески вникать в хитрости торговцев и описывали их в своих записках. Например, достаточно подробно описывалось жульничество с хлопком: продавец мог распороть тюк хлопка, вынуть значительное его число из середины и заменить его глиной. Другим распространенным способом увеличения веса хлопка (поскольку тюки продавались на вес) было его постоянное поливание водой, отчего он гнил, и покупатель, соответственно, терпел убыток [Казенный турист, 1883, с. 113–114].
Неудивительно, что в Бухаре не практиковалась прямая продажа товаров в кредит – только с участием оптовиков или государственных посредников, у которых было больше возможностей защитить свои интересы. А ростовщичеством (формально запрещенным шариатом) в Бухаре занимались индусы-менялы, которые давали в долг только беднякам, поскольку лишь в отношении самых бедных подданных эмирские власти могли принять решение о возврате долга «неверным» [Клемм, 1888, с. 5].
Примечательно, что сами бухарцы демонстрировали веру в закон. Так, Е.К. Мейендорф вспоминал слова одного местного жителя, что если бы ему задолжал сам хан (т. е. эмир), то он пошел бы к судье-казию, и тот на основе Корана потребовал бы от хана выплаты долга. Правда, бухарец тут же добавил, что если государь все равно не заплатит, то это только потому, что он хан и действует в своем праве [Мейендорф, 1975, с. 131], т. е. поступит в данном случае уже как монарх, а не как участник частноправовой сделки.
Испытывая постоянную нехватку средств, бухарские эмиры порой шли и на обман собственных подданных. Так, К.Ф. Бутенев сообщает, что эмир Насрулла периодически выпускал монету худшего качества, чем прежняя, но собственным указом заставлял принимать ее на равных с прежней [Бутенев, 1842а, с. 162]. При этом в течение достаточно долгого времени, как ни странно, в эмирате не было доверия к русской серебряной монете. И если в столице она довольно быстро получила распространение наравне с местной, то в провинции она долго шла по пониженному курсу, даже по сравнению с установленным русско-бухарскими соглашениями – так, в Кулябском бекстве, даже в начале XX в., за таньгу требовали не 15 копеек по официальному курсу, а 16 [Рожевиц, 1908, с. 621].
Как видим, в торговой сфере в Бухарском эмирате было весьма сложно провести границу между публично-правовыми и частноправовыми отношениями, поскольку государство старалось всячески контролировать даже мелкие сделки – естественно, с выгодой для себя. Поэтому не приходится удивляться, что власти всячески старались сохранять традиционные нормы и принципы в этой сфере – как тюрко-монгольские, так и мусульманские, и противились попыткам российских властей как-то модернизировать торговые отношения в эмирате даже после установления протектората и учреждения Русского политического агентства.
Как и торговые, земельно-правовые отношения в Бухарском эмирате строились на основе средневековых религиозных и обычно-правовых норм, лишь в некоторой степени дополнявшихся отдельными актами волеизъявления бухарских правителей. Виды землевладения и землепользования в соответствии с шариатом, в принципе, хорошо известны, однако в записках путешественников можно найти ценные дополнения или уточнения о правовом режиме тех или иных земель, правах и обязанностях их собственников или пользователей.
Впрочем, многие иностранцы,
Помимо «теоретического» разделения земель, некоторые авторы сообщают и детали о практике их распределения и перераспределения. Так, А.С. Стеткевич отмечал, что более привилегированные по своему положению узбеки в течение десятилетий вытесняли коренное население эмирата – таджиков, захватывая себе более плодородные земли [Стеткевич, 1894, с. 245].
В каждом амлякдарстве самому амлякдару и подчиненным ему писцам и прочим мелким чиновникам жаловалось во владение до 1/3 всей земли, освобожденной от уплаты хараджа [Гаевский, 1924, с. 61]. Попытки сохранять эти земли после смены бека или передавать по наследству, как правило, были безуспешными, поскольку формальное, документальное закрепление «амляка» [50] за его обладателем чаще всего не практиковалось. Поэтому амлякдары старались (естественно, за определенную плату) получить либо решение судьи-казия, либо даже ярлык самого эмира, которым в случае необходимости могли бы защитить свои права на эти владения. Однако в большинстве случаев амляковые земли переходили к новым владельцам, которых назначали на должности следующие беки – с иммунитетами и обязательствами в отношении как беков, так и эмира [Ханыков, 1843, с. 118–119].
50
Амляковой форме земельной собственности посвящено специальное исследование [Мирзаев, 1954].
В казенной собственности также находились земли, содержавшие полезные ископаемые. Так, в эмирате в трех местностях добывали соль, и власти брали особый сбор за разработку месторождений: за груз на 1 верблюда – 1 таньга, на 1 лошадь – 1/2 таньга, на 1 осла – 1/4. Но с 1870-х годов этот сбор взимался только с тех, кто специально приезжал для добычи соли с целью последующей ее продажи, а местные жители свободно могли добывать соль для собственного потребления [Петровский, 1873, с. 228; Маев, 1879в, с. 316].
В Бухаре также имелись и месторождения золота, но горное дело совершенно не было развито. Еще инженер К.Ф. Бутенев, побывавший в эмирате в начале 1840-х годов отмечал, что хотя на его территории и имеются золотые россыпи, но бухарцы не имеют средств для добычи собственного золота, поэтому существует значительное число торговцев, которые занимаются тем, что ввозят в Бухару «хищническое» золото из России [Бутенев, 1842а, с. 138–142; 2003]. Не изменилась ситуация и несколько десятилетий спустя: полковник П.П. Матвеев, посетивший Бухару уже в 1877 г., также констатировал, что бухарцы добывают на Амударье золото, и правительство никак этот процесс не контролирует [Матвеев, 1883, с. 26]. Лишь в начале XX в. на р. Вахш была организована добыча золота, взятая на откуп богатым сартом, обязавшимся ежегодно сдавать в казну более 10 тыс. руб. вне зависимости от количества добытого. Естественно, откупщик старался всячески снизить затраты на добычу золота, используя постоянно не более 2–3 человек на каждом из шести взятых на откуп участков [Нечаев, 1914, с. 65–67; Гаевский, 1924, с. 58].