Готическое общество: морфология кошмара

Хапаева Дина Рафаиловна

И хотя между университетами наших стран есть много общего, сходство не надо преувеличивать — в помянутой Англии пока еще нет коррупции при поступлении в университеты, как нет и вытекающей из нее коррупции в процессе обучения. В этом смысле мы далеко опережаем развитые европейские государства. Ибо, как мы уже не раз отмечали, нашим западным соседям есть чему поучиться у нас я том, что касается готических практик. Об одной из них следует поговорить особо, потому, что она действительно свежа, нова и готична.

Она появилась недавно в российских провинциальных

университетах, но можно не сомневаться — столицам осталось не долго ждать апробации новой технологии. Ее суть состоит в том, что администрация университета заключает договор с преподавателями о том, что каждый преподаватель обязан принести в университет хоздоговоров на сумму не менее 40 тысяч рублей в год, иначе преподавателя ждет увольнение. Конечно, это не значит, что преподавателю, успешно справившемуся с задачей, повысят зарплату — зарплата повышается в зависимости от количества платных студентов. Хоздоговорные деньги — это деньги, которыми распоряжается администрация и которые тратятся по ее усмотрению, конечно, не на социальные нужды. Читатель может представить себе свой собственный университет, пришпорить свое воображение и понять, как именно.

С одним из таких профессоров на отхожем промысле мне довелось недавно познакомиться. Он получил стипендию и должен был уехать за границу. В ответ на обращение в администрацию университета с просьбой его отпустить первый проректор дал ему простой ответ: «Конечно, никуда вы ехать не можете, мы вас не отпускаем, вашу нагрузку некому будет выполнять, а ваши договора некому вести, поэтому пусть ваши грантодатели переведут деньги прямо в университет, и мы вам выплатим из них... две трети».

Такова перспектива развития готического университета: профессора отпускаются — пока, до Юрьева дня, — на отхожий промысел, чтобы он приносил администрации доход. Стоит ли ждать полного закрепощения отечественной профессуры — покажет готическое будущее.

Вероятно, что особая социальная организация готического общества будет иметь последствия и для его экономической организации. Стремительное вытеснение понятия эффективности производства понятием эффективности личного обогащения является несомненным. «Здешняя жизнь (российская. — Д. Х.) настолько самобытна и неповторима, что нужен провидец, вроде Освальда Шпенглера, чтобы верно уловить ее суть. (...) В древние времена в Поднебесной любой чиновник стремился принести пользу на всеобщем пути вещей. А тут каждый ставит на этом пути свой шлагбаум, который поднимает только за деньги. И суть здешнего общественного договора заключена именно в таком подъеме шлагбаума друг перед другом» [188] .

188

Пелевин В. Священная книга оборотня. С. 101.

Интересный вопрос — останется ли готическое общество обществом массового производства и потребления и если

да, то почему?

Готическое общество создает не просто альтернативную демократии среду — оно приобретает и подчиняет себе все то, что демократия утрачивает. Готическое общество питается мертворожденным телом российской демократии, не успевшей противопоставить себя советскому народовластию. Готическое общество, кошмар наследия концентрационной вселенной, рвется реализовать себя в России, выдавая зону за самую непосредственную, прямую и простую форму социальной самоорганизации. В кризисных ситуациях, племя, у которого нет и которому не нужны мораль, история, культура... И хотя очевидно, что процессы, о которых идет речь, далеко превосходят локальный российский масштаб, столь же очевидно, что в Европе традиция, которая может сопротивляться готическому сценарию, гораздо прочнее. Трагическое европейское прошлое стало предметом переживания и осмысления, глубоко затронувшим сознание граждан европейских стран. Осуждение преступлений против человечества легло в основу морального консенсуса, предписывающего разделять хотя бы некоторые базовые ценности европейского гуманизма. Полное отсутствие в России иммунитета к законам зоны, проистекающее зачастую от неспособности разграничить зону и общество в силу их неразграниченности на практике, нежелание задуматься о своей концентрационной истории делает эту страну особенно уязвимой для разрастания — пока в экспериментальных условиях — готического общества.

Если выйти из крошечного французского городка, чье название длиннее его главной улицы, и пойти по направлению к владениям несчастного Монморанси, чей замок был срыт, а сам герцог казнен кардиналом Ришелье за участие в дуэли, вы скоро наткнетесь на скромную готическую церковь XIII века с намертво заколоченной дверью. Песчаник невысокого храма привык сливаться с выгоревшей желтоватой почвой равнины и с выцветшим от палящего зноя небом. Городок на Шаранте никогда не был крупным центром. Маленький готический храм с незатейливым орнаментом портала — вот и все, на что хватило сил обитавшей в нем общине, чтобы увековечить свою историю. Позднее, вероятно, в XVI веке, на фасаде в большой прямоугольной нише утвердился всадник, убивающий дракона. Время, размыв детали рельефа, оставило от образа Св. Георгия, бросившегося вперед, чтобы поразить чудовище, только тень.

Свесившись с карниза храма, это зрелище много веков наблюдают некрупные, прекрасно сохранившиеся химеры. Они показывают всаднику язык, принимают постыдные противоестественные позы, явно издеваясь над его одинокой победой. Они появились здесь первыми — что же может помешать им чувствовать себя полноправными хозяевами? Похоже, несмотря на гибель дракона, они вполне довольны исходом поединка: ведь в отличие от героя, они победили в главной схватке — схватке со временем.