Готова на все
Шрифт:
Ну вы видали – за сиськами с попкой целая погоня образовалась! А ну наддай, мужики, а то уйдут!
Последним, трепеща пейсами и на ходу засовывая книжку в карман пальто, из бара вылетел молоденький еврейчик. Вера – верой, а сиськи – они сиськи и есть, каждому хочется.
Оставшиеся во внезапно опустевшем зале двое тех самых обтерханных старперов подозрительно глядели выбегающим мужчинам вслед. Ну а вы как думали – одни будете около такой роскоши тереться? Ваш потолок, дяденьки – та старая грымза, что с девахой приехала. А сиськи-попки оставьте
Бар погрузился в привычную сонную тишину. Бармен со вздохом уткнулся в самоучитель. Правильно ему говорили: надо язык учить. Глядишь, и местечко найдется побойчее, где всяких грудастых, ногастых и попастых хоть пруд пруди.
* Хелло, моя дорогая леди. Вы забыли дать мне свою визитную карточку. Чтобы узнать номер вашего мобильного мне пришлось использовать все мои связи…
Глава 21
Home, sweet home
Старенькая «Волга» ткнулась в бордюр напротив Элиного подъезда. Светлана Петровна заглушила мотор и они еще немного посидели молча, чувствуя, как холод медленно просачивается в замершую машину.
– Как-то не по-хорошему все складывается, – прерывая воцарившееся молчание, пробормотала профессорша, - Что ж это Олежка с Костей в американца так впились…
– Немцы с канадцами далеко, - пожала плечами Эля, - А этот – вот он! Поговорить можно, пощупать… Повлиять.
– Непохож он на такого, который позволяет себя щупать, а тем более влиять. Это ведь он звонил?
Эля кивнула.
– Общаться с администрацией он не хочет, хочет с тобой, - полуутвердительно-полувопросительно сказала профессорша.
Эля кивнула снова.
– Его можно понять. Уговорить бы его как-то: пусть он с ними все-таки встретится, успокоит, а ты ему взамен расскажешь, чего он там знать хочет.
Эля пожала плечами:
– Посмотрим… Ну что, мы идем?
Старая профессорша заколебалась, поглядывая на снег и сгущающуюся за окном темноту.
– Пойдемте, вы бабушку давно не видели, - попросила Эля. Ей ужасно хотелось, чтобы Светлана Петровна поднялась в квартиру.
– Ладно, если ты кофе сваришь, а то пить из этих «кафешных» наперстков – только расстраиваться.
Эля обрадовано кивнула. Присутствие постороннего в доме было хоть мизерной, но защитой. Отец никогда не устраивал пакостей при свидетелях, только в тесном семейном кругу. Самое опасное время наступало, когда за гостями закрывалась дверь и в их огромной сдвоенной квартире оставались только свои. Вот тогда Эля начинала затравленно поглядывать на дверь отцовской половины, ожидая, что в любую секунду она откроется, медленно и зловеще, как в романах Стивена Кинга, и тогда может произойти что угодно!
«Только не сегодня!» – мысленно взмолилась она, всовывая ключ в замочную скважину, - «Пусть сегодня больше ничего не случится, потому что больше я уже не выдержу!» – она распахнула дверь…
…Толстый и красноватый, как сарделька, палец, поросший короткими седыми волосами, ткнулся ей чуть ли не в нос.
–
Сжимая в руках ключи, Эля остановилась, на всякий случай озираясь по сторонам. Вроде ничего не перепутала, квартира ее… И бабушка, с лицом мающейся зубами трагической музы, стоящая на пороге большой комнаты, тоже ее. Но вот тычущего в нее пальцем малорослого краснолицего мужичка, по-хозяйски меряющего шагами коридор, она видела впервые.
– Я, значит, в собственной квартире, из собственной ванной в собственную комнату иду, может, голый даже… - с возмущением глядя на Элю, вещал мужик.
Эля тупо поглядела на него в ответ. Почему он говорит, что голый, если он в дубленке и встрепанной пегой шапке, до сих пор сохранившей фамильное сходство с несчастным бобиком, которым она была при жизни? А главное, почему он называет Элину квартиру своей собственной, причем с явного бабушкиного попустительства?
– А вы не ходите голый! Голым даже в собственной квартире ходить неприлично! – с воинственным презрением потомственной аристократки откликнулась бабушка.
– Извините, дамочка, собственная квартира на то и собственная, чтобы в чем хочешь ходить! – сообщил мужик, снимая шапку и расстегивая пуговицы дубленки.
Эля невольно попятилась, упершись спиной в стоящую позади нее Светлану Петровну. Раздевается! Господи, как этот псих сюда попал!
Мужик обтер лицо и розоватую лысину в венчике седых волос, и принялся обмахиваться шапкой как лохматым, пахнущим псиной платком.
– Жарко тут у вас…
– Потому что отопление хорошее. Другие мерзнут, а мы – никогда, - гордо, словно лично мешки с углем в котельную тягала, сообщила она.
– Отопление хорошее, а соседи шляются, - снова тыча пальцем в Элю и Светлану Петровну, повторил мужик.
– Это не соседи! – радостно вскинулась бабушка, - Это как раз хозяйка квартиры и есть!
– Что ж вы, девушка, - мужик поглядел на Элю укоризненно, - В объявлении не пишите, что коммуналку продаете?
– Это не коммуналка! – снова взвилась бабушка, - Это совершенно отдельная квартира!
– Через отдельную соседи туда-сюда ходить не станут, - и он для наглядности ткнул пальцем уже не в Элю, а в дверь отцовской квартиры, - Отдельных квартир с соседями не бывает, - нравоучительно добавил он и решительно нахлобучив свою лохматую шапку, мимо Эли протиснулся на площадку, - Бывайте здоровы, дамочки.
Растерянно оглядываясь на него, Эля пропустила Светлану Петровну в дом и закрыла за собой дверь.
– Кто это такой? О каком объявлении он говорил? – накинулась она на бабушку.
– Покупатель! – ответила бабушка тем тоном агрессивной правоты, который всегда появлялся у нее, когда она и сама знала, что поступила плохо, - А что такого? Я дала объявления в газеты: «Продается двухкомнатная квартира в центре…»
– Ты даже не спросив меня, продаешь мою квартиру?
Бабушкино лицо застыло в маске оскорбленного императорского величия: