Говнари навсегда
Шрифт:
И вот, наконец, меня все это так заебло, что я пошел сдаваться в дурку. После оформления бумажек меня привели в темную, смердящую комнату. В углу стояла ванна, в которую осталось только насрать. Усталое, неопрятно одетое существо неопределенного возраста и пола вытерло мое тело влажной тряпкой. А наблюдавшие за этим санитары скорой помощи, глядя на меня честными глазами сказали:
– Не понравится, завтра уйдешь отсюда...
После этой невинной фразы, меня стали терзать смутные сомненья, и захотелось отсюда убежать. Сразу,
Я стоял посреди этого коридора и делал вид, что мне абсолютно не страшно. Вдруг, прямо перед собой я увидел двух дерущихся людей, и, абсолютно бездумно, ебнул ближнего ногой в пачу. Под крики:
– А ты че лезешь?, - санитары поволокли меня в палату №1. Там лежали те, кому, по мнению врачей, требовалось постоянное наблюдение. Перед первой в моей жизни инъекцией галоперидола, я успел рассмотреть стонущего человека, который был прикручен резиновыми жгутами к кровати, после чего провалился в небытие.
Галоперидол мне кололи неделю. За это время мне так и не дали прийти в себя. Сил хватало только на то, чтобы шатаясь сходить в туалет. Пижам, лежащим в первой палате, не полагалось. Все равно они еле передвигались. Иногда, среди тяжелых галлюцинаций, из какой-то мути выплывали улыбчивые лица врачей. Они что-то спрашивали, я отвечал. Хотелось послать их на хуй, но галоперидол позволял бормотать только что-то невнятное. Они-то знали, что я сейчас не смогу даже встать на ноги и пройтись по прямой, и что они смогут продержать меня в таком состоянии сколь угодно долго.
Что я ел всю эту неделю - не помню. С дурдомовской пищей я осознанно познакомился только после того, как вернулся в реальный мир. Сказать, что там кормят говном, значит погрешить против истины. Говно хоть твердое и пахнет, а то, что я увидел в тарелке, больше походило на мутную воду с легким привкусом подтухшей капусты. Несколько дней я не мог себя заставить вкушать эти завтраки, обеды и ужины. Ел хлеб. Три куска в день. Такая была норма, и соблюдалась она очень строго. С брезгливым недоумением наблюдал за жадно поглощавшими эту пищу больными.
Еще был чай, как минимум третьяки, и если перед ужином санитарка не наскребала достаточного количества давно испитой заварки, то подавали просто кипяток. Про сахар я уже и не говорю. Потом, оголодав, я начал есть эту пищу, хотя и очень избирательно.
Через некоторое время меня перевели в другую палату. Я спросил у соседа по кровати:
– Давно ты здесь? Он равнодушно ответил, что два года. Как оказалось, этот человек толкнул в своей коммуналке соседку. Естественно блокадницу и инвалида. Она подала на него в суд. И парень решил, что его посадят. Закосил на дурака. Теперь назвать его психически здоровым я бы не решился. А старушка живет и здравствует в ставшей чуть свободнее коммуналке.
Другими соседями были несколько уголовников, штук пять суицидников и пара настоящих дураков.
Раз
После чая и сигарет, следующей по ценности была еда, которую приносили по вторникам родственники. Вторник - это день ожидания чуда, правда происходило оно далеко не у всех. Ко мне, например, ни кто не приходил. И я не любил вторники.
У меня тоже была своя компания. Нас было трое. Один - выпускник Финэка, его вытащили из петли. Несчастная любовь. А другой - настоящий шизофреник. Еврей. Он вывел законы триалектики, чем уел Гегеля с его диалектикой, после чего пошел к своему другу. В трусах. Зимой. Его приняли на Пушкинской метрополитеновские менты. Так вот, к этим несчастным каждый вторник приходили родители. Так что была хавка, был и Беломор.
Делать в этом концлагере было нечего до такой степени, что я перестал спать ночами. Все ходили обдолбанные колесами, а мне ни чего не выписывали. А в один прекрасный день подошла врачиха и сказала:
– Готовься к выписке...
Была весна. Ее я наблюдал из-за решетки. На улицу-то ни кого не выпускали. После выписки, в которую я не верил, первым делом я сожрал килограмм пельменей, от чего получил незабываемое удовольствие. А после сделал три татуировки, очень личные и другим непонятные. И до сих пор об этом не жалею...
Мешковатая форма и неудобные берцы
До сдачи экзамена по «Конфликтным ситуациям в среде инопланетных рас» оставалось всего 4 дня. Суруш-Сухроб, представитель гуманоидной расы из созвездия Диких псов, который день прочесывал этот дремучий сектор галактики в поисках разумной жизни — тщетно. В безрадостных мыслях он представил себе приказ об отчислении из института, и несчастного себя, в мешковатой форме и неудобных, натирающих мозоли армейских берцах, как вдруг раздался долгожданный сигнал: на третьей планете от ближайшей звезды найдена разумная жизнь…
Лена собиралась на работу и бегала по квартире под тяжелым взглядом законного супруга. Звали его Степан, и брак с ним Лена считала ошибкой молодости. А вот свою работу секретаршей (да какой там секретаршей, берите выше — секретарем референтом!), наоборот, высоким достижением. С высоты своего положения Степан, не имеющий даже захудалого высшего образования, казался ей неотесанным и необразованным мужланом, который кроме употребления пива ничем не интересуется, и вообще чужд искусству и самосовершенствованию.