Говорящая машина
Шрифт:
Фрейлейн смущенно кивнула головой.
«Вы дали мне имя Марио Ланца, — продолжала канарейка, — это имя обязывает. Поэтому я стараюсь и извлекаю из своего горле наипрелестнейшие звуки. Это так?» — продолжала канарейка.
Фрейлейн Мельштойбль молча кивнула.
«Теперь слушайте меня, моя дорогая, — продолжала канарейка. — Если верно все, что я тут говорила, то справедливо ли обращаться со мной, как с грудным ребенком? Считаете ли вы, что это правильно, обращаться ко мне — пре-крас-ней-шей певице! — на „ты“ и без конца говорить мне „тю-тю-тю“?»
Бледная фрейлейн затрясла головой. Она лишилась
«Так как мы достигли полного согласия в отношении обращения со мной, я хочу в благодарность спеть вам одну песню, которую я как-то сочинила и положила на музыку специально для вас!»
И канарейка Марио Ланца запела:
Храню я в горле нежный звук! Возьму любую ноту! Должны за это все вокруг Ценить мою работу! А иначе едва ли я Открою клюв, Амалия! Кормежки стоит голос мой, А имя стоит пенья! За что я летом и зимой Достойна уваженья! А иначе едва ли я Открою клюв, Амалия!Профессор Розкам кашлянул и выключил Машину. Птица замолчала, фрейлейн тоже молчала. Мартин смущенно переступал с ноги на ногу.
К счастью, в этот щекотливый момент в дверь постучали, и в комнату вошел художник Берингер. На руках он держал кошку Аглаю.
Художник сейчас же обратился к фрейлейн Амалии:
«Ну, как машина — не опасна?»
Вопрос привел старушку в чувство, и она защебетала сладким голосом:
«Совершенно прелестная машина, господин Берингер! Безобидная, совершенно безобидная!»
После этого она схватила клетку с канарейкой и выскользнула в коридор. Однако можно было слышать, как она сказала, затворяя за собой дверь:
«Вы были крайне бестактны, Марио Ланца! Радуйтесь, что я не ябеда!»
«С кем она там разговаривает?» — спросил художник.
«С канарейкой», — ответил Мартин.
Молча взял он из рук художника кошку Аглаю и бережно положил ее на столик перед Говорящей Машиной. Кошка мурлыкала что-то себе под нос.
Профессор Розкам включил Машину, и та стала тихо переводить кошкино мурлыканье:
«Хотела бы я знать, ради чего таскают меня по диким чужим комнатам и кладут на столы, пахнущие канарейками. Я не привыкла к таким грубостям. Обычно художник очень вежлив. Я разрешаю ему обеспечивать меня едой и теплом, но большего я ему никогда не разрешала. Сейчас он зашел слишком далеко».
Вдруг она замолчала, и ее мерцающие глаза заскользили по лицам присутствующих: очевидно, она заметила, что ее поняли.
Художник Берингер рассмеялся и крикнул: «Разве это не божественная кошка? Она разрешает мне обеспечивать ее едой и теплом! Как это великодушно с
После этого восклицания кошка опять замурлыкала, и Машина тотчас стала переводить следующее:
«Что я великодушна, господин Берингер, мне известно самой! При таком беспорядочном образе жизни, как у вас, любая собака давно подала бы в отставку! Но меня это не смущает. Меню ваших обедов меня тоже смущает мало. Обеды, конечно, не блестящие, но терпеть можно. Хотелось бы побольше печенки. Телячьей печенки. Но это между прочим. Гораздо важнее то, что я теперь могу сообщить вам с помощью этой Машины, а именно: в ваших картинах вы употребляете слишком много красной краски! Вы накладываете ее на холст слишком толстыми мазками! С красной краской надо обходиться осторожнее и бережливее, мой дорогой, намного бережливее!»
Художник наморщил нос и поднял кверху брови. Мартин хотел было переключить Машину на перевод человеческой речи, чтобы художник обратился к кошке, но Аглая предупредила Мартина. Она сказала:
«Я понимаю человеческую речь. Можете отвечать мне просто так, без помощи Машины».
«Хорошо, — сказал художник. — Тогда я вам отвечу! Почему я так часто употребляю красную краску? Во-первых, потому, что это не ваше дело! Во-вторых — красная краска, как вам известно, это цвет жизни…»
Но его слова были прерваны грохочущими шагами, кто-то спускался по лестнице.
«Это мясник Румкоп со своей овчаркой», — сказал профессор Розкам. После этого он обратился к Аглае и художнику Берингеру и предложил им отложить на время спор о красной краске. Ибо сейчас назначен визит господина Румкопа с собакой, а во всем необходимо, в конце концов, соблюдать метод.
«Хорошо, — сказал художник. — Тогда мы придем завтра в это же время!»
Аглая тотчас принялась мяукать, и Машина перевела:
«Завтра у меня в это время свидание на соседней крыше. Может быть, нам удастся собраться здесь послезавтра? Примерно около трех часов ночи».
«Меня устраивает», — бодро сказал художник.
«Тогда возьмите себе ключи от моей квартиры, — сказал профессор Розкам. — Потому что мы в это время спим».
«Как обращаться с Машиной, я вам объясню завтра», — добавил Мартин.
В это время открылась дверь, и в комнату вступил Аякс — немецкая овчарка — со своим господином на поводке.
Аглая равнодушно скользнула мимо собаки к выходу. Оба прекрасно знали друг друга и считали смехотворным ссориться на удовольствие людям.
«Ну, маэстро Берингер, — громко крикнул мясник, — что вам рассказала эта чудо-машина?»
Художник сначала смерил взглядом собаку, потом мясника и сказал: «Приготовьтесь кое к чему, господин Румкоп!»
После этого он последовал за кошкой, тихо притворив за собою дверь.
Мясник был озадачен:
«К чему это мне надо приготовиться?» — спросил он.
«Может быть, к тому, что вы услышите от собаки», — сказал Мартин.
«Наша Машина в состоянии перевести собачий лай в благородное звучание человечьего языка», — сказал профессор Розкам.