Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера
Шрифт:
Эндер не удержался и рассмеялся.
– Это значит – я мелю ерунду, – сказал Ольяду.
– Ты самый зрячий из всех, кого я знаю, – улыбнулся Эндер. – Мне надо обдумать все это, но, похоже, ты прав.
Какое-то время они летели молча.
– Я просто болтал, – заговорил наконец Ольяду. – Когда объяснял про Миро. Я просто случайно сопоставил нашу ситуацию и… ну эту старую историю. Наверное, все это просто враки.
– Да нет, правда.
– Откуда вы взяли?
– Я знал Мэйзера Рэкхема.
Ольяду присвистнул:
– Ну вы и старик!
– Я старше всех существующих колоний. К сожалению, это не делает меня мудрее.
– Вы на самом деле Эндер? Тот Эндер?
– Отсюда и мой пароль.
– Просто замечательно! Еще до того, как вы прилетели, епископ пытался убедить нас, что вы Сатана. Квим – единственный в нашей семье, кто воспринял это всерьез. Но если бы епископ сказал нам, что вы – Эндер, мы бы забили вас камнями на прасе прямо в день приезда.
– А теперь?
– Теперь мы знаем вас. Отсюда все и идет, не так ли? Даже Квим перестал ненавидеть. Когда по-настоящему хорошо знаешь кого-то, уже не можешь ненавидеть его.
– А может быть, наоборот – нельзя узнать другого прежде, чем перестанешь его ненавидеть?
– Это что, круговой парадокс? Дом Кристан говорит, что правду почти всегда можно выразить круговым парадоксом.
– Я не думаю, что это имеет какое-нибудь отношение к правде, Ольяду. Это просто причина и следствие. Мы никак не можем с ними разобраться. Наука отказывается признавать, что есть причины кроме первопричины. Толкни одну костяшку домино, и все остальные тоже повалятся. Но когда дело доходит до людей, важно только одно – цель, подлинное намерение. То, чего человек по-настоящему хотел. Когда ты добираешься до цели, ты уже не способен ненавидеть человека. Можешь бояться, но не ненавидеть, потому что очень легко отыскать в собственном сердце такие же желания.
– Матери не нравится, что вы Эндер.
– Знаю.
– Но она все равно любит вас.
– Знаю.
– И Квим. На самом деле это забавно. С тех пор как он узнал, что вы Эндер, он любит вас больше.
– Это потому, что он крестоносец, а я погубил свою репутацию, выиграв крестовый поход.
– И я, – сказал Ольяду.
– И ты.
– Вы убили больше народу, чем все тираны, вместе взятые.
– Моя мамочка всегда говорила мне: если что-то делаешь, делай хорошо.
– Но когда вы Говорили о смерти отца, то заставили меня пожалеть его. Вы помогаете людям любить и прощать друг друга. Как вы могли уничтожить столько миллионов жизней во время Ксеноцида?
– Я считал, что играю в игру. Я не знал, что война настоящая. Это не оправдание, Ольяду. Ведь даже если бы я знал, что веду настоящую войну, то все равно сделал бы то же самое. Мы думали, они хотят убить всех нас, и страшно ошибались. Но тогда мы не могли этого знать. – Эндер покачал головой. – Это знал только я. Да. Я хорошо изучил своего врага. Именно поэтому и разгромил Королеву Улья. Я знал ее так хорошо, что полюбил, или полюбил так глубоко, что узнал. Я больше не хотел сражаться с ней. Хотел уйти. Домой.
– А сегодня мы отыскали место, где она вернется к жизни, – сказал Ольяду. – Вы уверены, что она не захочет отомстить человечеству и начать с вас?
– Уверен. Насколько вообще можно быть уверенным.
– Значит, не совсем.
– Достаточно уверен, чтобы возвратить ей то, что отнял, – ответил Эндер. – Верю в это настолько, что готов поверить, что это правда. Это уже не уверенность – это знание. Факт. На такие вещи ставят свою жизнь.
– Я так и понял. Вы поставили свою жизнь на то, что она такая, как вы думаете.
– Я куда более рисковый тип, Ольяду. Я ведь поставил и твою жизнь, и жизни всех остальных – здесь и везде. И мнения заинтересованных лиц я спрашивать не собираюсь.
– Очень забавно. Если бы я спросил кого угодно, доверит ли он решение, от которого может зависеть судьба человечества, Эндеру, мне ответили бы: «Конечно нет!» Но если я спрошу, доверятся ли они первому Говорящему от Имени Мертвых, большинство без колебаний ответит: «Да». И никому даже в голову не придет, что это один и тот же человек.
– Действительно забавно.
Они даже не улыбнулись. Потом, после долгой паузы, Ольяду заговорил снова. Его мысли вернулись к самой важной теме.
– Я не хочу, чтобы Миро улетал на тридцать лет.
– Допустим, двадцать.
– Через двадцать лет мне исполнится тридцать два. А ему будет столько же, сколько сейчас. Двадцать. На двенадцать лет моложе меня. Если в городе найдется девчонка, согласная выйти замуж за парня с металлическими глазами, у меня будут жена и дети. Он не узнает меня. Я перестану быть его младшим братом. – Ольяду сглотнул. – Это как смерть.
– Нет, – поправил Эндер, – как переход из второй жизни в третью.
– Это тоже смерть.
– Это возрождение, – улыбнулся Эндер. – Пока способен возрождаться, можно пару раз и умереть.
На следующий день позвонила Валентина. Когда Эндер набирал на терминале код, его руки мелко тряслись. Это не просто послание. Звонок, вызов – полный контакт по ансиблю. Невероятно дорогой, но главное-то не в этом. Ведь, по легенде, сообщение между Лузитанией и Ста Мирами прервано. Чтобы Джейн пропустила этот вызов, он должен быть чертовски важным. Эндеру пришло в голову, что Валентина в опасности. Межзвездный Конгресс мог решить, что он замешан в истории с восстанием, и всерьез заняться его связями.
Она постарела. В лице на голограмме отчетливо проступили морщины – следы многих ветреных дней, проведенных на островах и кораблях Трондхейма. Но улыбка осталась прежней, и глаза все так же излучали свет. Сначала Эндер не мог говорить – так поразили его перемены, происшедшие в сестре. Она тоже молчала, глядя на неизменившееся лицо брата, стоявшее перед ней, словно видение из прошлого.
– Ах, Эндер, – вздохнула она, – я была когда-то такой молодой?
– Будет ли моя старость такой же прекрасной?