Грааль никому не служит
Шрифт:
Строй кораблей не нарушился, но я знал, что командиры эскадры озадачены. Самый тяжёлый выбор предстояло сделать адмиралу. Полтора часа назад он получил сообщение, что операция идёт успешно, и агенты выбрались на «Погибельный Трон». Затем остаточный тахиолинк с передатчиком прервался. Означать это могло лишь одно: гибель передатчика. И вот вам картинка: протей, которого предстоит «спасти», мечется, словно ополоумевший заяц. А на хвосте у него – пентера. И на всех частотах – вопли о предательстве. Как прикажете поступить?
Я в очередной раз увернулся
– Вмажь ему, Симба, – приказал я. – Чтобы все видели.
Протей понял с полуслова. Ключевая фраза была – «чтобы видели». Поэтому Симба раскрутил гиролуч и швырнул в «Восьмёрку». Спровоцировал диффузию защитных полей на пентере, а напоследок – выбросил плазменную торпеду. С точки зрения космического боя всё это были действия бестолковые и даже опасные. Повредить противнику они не повредят, а подставить атакующего – запросто.
Пентера – корабль массивный. Чтобы гиролуч сумел закрутить её в пространстве, а уж тем более сломать что-нибудь, нужно секунд двадцать непрерывной работы, не меньше. Диффузия полей – отличное средство, если после этого ударить из орудий большого калибра. Крохотному протею такие по штату не положены. А плазменная торпеда – вообще диверсионное оружие. Ею в упор бить надо, тогда будет толк.
Но цели своей я достиг. И рунархи и мятежники увидели, что протей из последних сил атакует преследователя. Вряд ли кто в мандраже сообразит, что делаю я это не самым эффективным, а самым эффектным оружием.
– Ещё! Ещё!
Пентера окуталась переливчатым сиянием. Огрызаться Винджент не решался, а уж я гвоздил его, как мог. Наконец он пошёл на сближение. Это решение оказалось роковым: едва пентера включила тормозящее поле, как у одного из «второнебесных» командиров не выдержали нервы. Крейсер дал залп по «Восьмёрке мечей». Пространство закипело.
Рунархский бакен превратился в пульсирующее световое пятно. Судя по силе удара, постарался один из линкоров. Мятежники рыскнули носами к гиперузлу, и началось.
Первую линию лангедокской мелочи – биремы и триремы – смело сразу. На месте «Восьмёрки мечей» закрутилась огненная воронка. Рунархи отреагировали непозволительно медленно: командующий обороной, гранд-туг Винджент, погиб. Окажись адмирал мятежников поотчаянней, Лангедок в эти стандарт-сутки перешёл бы под власть Второго Неба. Сепаратистов подвела бедность воображения: они и представить не могли, что можно расколошматить два эннера столь малыми силами. Вместо того чтобы обрушиться на рунархов всей мощью эскадры, они заметались в пристрелянной зоне.
Гибель бакена здорово помешала рунархам. Пока друзья автоматов сообразили, что дальше придётся сражаться самим, прошло несколько секунд. Мне этого хватило, чтобы первым вырваться к узлу. Линкоры мятежников отстали совсем чуть-чуть, но и это сыграло мне на руку. Силовые
Моё сознание сжалось в точку, а затем Вселенная сдвинулась так, чтобы эта точка оказалась на новом месте.
Я всё-таки выкинул в реку свой чёрный камень. Лангедок уходил в прошлое.
Люди философского круга
Глава 1. Настают интересные времена
Над головой оглушительно орали попугаи. Что-то они там опять не поделили, терапевты хреновы… Солнце с любопытством подглядывало за мной сквозь перистую листву пальм. Колеблющиеся тени прыгали по страницам книги, не давая сосредоточиться. Я нашарил на столике (бамбук, ручная работа) бокал с коктейлем (малибу, только натуральные продукты) и сделал глоток.
Шла третья неделя моего лечения. Сны о Лангедоке потеряли остроту; боль сменилась пронзительной печалью, а затем – осознанием того, что я жив. Жив вопреки всему. Робкий цветок на краю закопчённого ущелья, оскаленная собачья морда, последнее объятие изгоев у алтаря охоты – всё это заставило меня по-новому взглянуть на мир.
Человек хрупок. Да, мы можем быть сильны и выносливы, но хрупкости в нас больше. Я знаю это, и оттого ценю дар жизни сильнее, чем раньше.
Мелодично застучали плашки моста над крохотной речкой. Кто-то идёт меня проведать. Скорее всего, это мой врач – полковник Антуан Клавье. Старина Клавье – увалень с добродушным неправильным лицом и седыми висками. Отчего-то его очень любят женщины. А их на линкоре «Император Солнечной» хватает. Из двух с половиной тысяч человек экипажа – почти четыре сотни.
Я передвинулся так, чтобы солнце не светило в глаза. Цветочные ароматы наполняли воздух, но духоты, обычной для оранжерей, не было. Столик располагался в так называемом «климатическом пятне повышенной комфортности». «Императора Солнечной» построили за полгода до моего побега с Лангедока. Инженеры постарались на славу; многое из того, что являлось для экипажа линкора обыденностью, я воспринимал как чудо.
Взять, например, зал психологической разгрузки, где я сейчас пью коктейль. Он с лёгкостью трансформируется в кусочек одного из сорока восьми пейзажей, занесённых в память сервис-процессора. Учёным удалось открыть секрет протеев, позволяющий в небольшом объёме умещать огромные пространства.
Пятое измерение, господа, пятое измерение.
Больше всего меня поражают две вещи. Первая: пространство зала индивидуально. Кроме меня здесь отдыхает тридцать семь человек, но мы не мешаем друг другу. У каждого свой мир. Вторая – этот зал называется иллюзисом. Неужели семнадцать лет назад я предугадал будущее?
– Приветствую, мой друг, – ещё издали машет мне полковник. Машу в ответ. Полный доступ к иллюзисам на борту «Императора» имеют всего четверо. Антуан, корабельный психолог, – один из них. Он немного старомоден, и это подкупает. А ещё – он срединник, как и я.