Граальщики
Шрифт:
Пирамида из человеческих тел, чтобы добраться до люка? Нет, у него слишком мало людей.
Может быть, магия? Он нашарил в кармане Персональный Органайзер, но золотая застежка не была даже теплой. Здесь, внизу, не было магии, которую он мог бы распознать, или, если была, то она была другой версии. А возможно, это место было заблокировано, как зарегистрированный офис.
Он взвешивал в уме возможность использования костей, чтобы соорудить из них временную лестницу, когда туркиновское чрево разразилось утробным истерическим хохотом. Лучше положить этому конец немедленно,
– Ладно, Тур, хватит, – сказал он как мог мягче. – Прекрати это, ладно? Мне уже начинает казаться…
– Э-э.
– Тур?
– Беддерс. – В голосе Туркина была нотка, которой Бедевер у него не слышал ни разу за все годы, что они знали друг друга. Ужас. Что ему больше всего нравилось в старине Туре – это то, что он никогда не поднимал панику. Если бы у него спросили, что означает слово «ужас», он скорее всего подумал бы немного и ответил, что так литовцы называют ужа.
– Тур?
– Э-э, ты не мог бы подойти сюда и попросить эту, э-э, леди перестать болтать? Меня она не хочет слушать, а…
Вот оно, сказал себе Бедевер. Крыша у парня уже поехала. В первую очередь это моя вина – нельзя было позволять ему зацикливаться на этом.
– Не глупи, Тур, – сказал он, на четвереньках продвигаясь по соломе. – Ты же знаешь, что это ты сам говоришь, а совсем не череп, так что тебе надо просто…
Раздался новый взрыв смеха, и Бедевер вздрогнул. Такой смех мог означать только одно. И тут он кое-что понял.
Туркин разговаривал с черепом своим собственным голосом, прося его – даже умоляя – заткнуться. А череп отвечал раскатами хохота. Либо Тур был чертовски хорошим чревовещателем (а он им не был: рыбы не летают), либо говорил действительно череп.
– Тур! – заорал он, – прекрати это немедленно, слышишь?
– Оставь его в покое.
Тишина. В гулкой темнице раздался лишь стук захлопываемой дверки в крысиную нору и возня, когда крыса приваливала к ней изнутри большой кусок угля.
– Простите?
– Я сказала, оставь бедного парня в покое, ты, тупой верзила.
– Я…
– Иди и подбери себе кого-нибудь более подходящего тебе по габаритам.
Прекрасно, подумал Бедевер, просто замечательно. Вот и я тоже уезжаю помаленьку. Если я когда-нибудь выберусь отсюда, я буду пинать недомерка-Сопливчика отсюда до самого Бенвика.
– Прошу прощения, – сказал он.
– Да?
– Не могли бы вы сказать, с кем я имею честь?
Снова послышался смех, и Бедевер обнаружил, что это уже начинает ему немного надоедать. Он многозначительно кашлянул.
– Не задирай так высоко нос, молодой человек. Я достаточно стара, чтобы годиться тебе в прабабушки.
– Вообще-то, – не смог удержаться Бедевер, – я в этом очень сильно сомневаюсь.
– И не перебивай, когда говорят старшие.
– Видите ли, – пояснил Бедевер, – дело в том, что мне больше пятнадцати сотен лет.
Раздалось пощелкивание, словно катались игральные кости или – но об этом не стоило слишком задумываться, – и у черепа распахнулась челюсть.
– Не пытайся
– По чести говоря, – сказал Бедевер, – видите ли, я был одним из рыцарей короля Артура, а сюда пришел, чтобы исполнить…
– Короля Артура?
– Да.
– О-о. Да, понимаю.
– Ну вот.
– Прости, если была несколько невежлива.
– Пустяки.
– Кстати, меня зовут Машо.
– Сэр Бедевер Огэльский.
– Я слышала о тебе. Это не ты тот рыцарь, который…
Но Бедевер перебил ее. Имя звучало знакомо, а голос… бог мой, мог ли он забыть этот голос? Но нет, конечно, нет. Это невозможно.
– Ты сказала – Машо?
– Именно, – отвечал череп. – Машо де Виллежардин.
Голос Бедевера дрогнул:
– Матрона?
Череп опять рассмеялся, и на этот раз Бедевер подхватил его смех.
– Ты помнишь меня, Матрона? – восклицал Бедевер. – Я был на одном курсе с Агвизаном и Борсом, и Гахерисом-младшим.
– Разумеется, помню! Ты еще держал жуков в обувной коробке в спальне юниоров.
– Послушай… – это был Туркин, и в его голосе звучала нотка раздражения. – Не хочу прерывать, но может быть, ты все-таки представишь меня?
Повисла озадаченная пауза, затем Бедевер произнес:
– Прости, Тур, совсем забыл. Матрона уволилась как раз перед тем, как ты поступил. Матрона, это сэр Туркин ле Сабль. Он тоже учился в нашем добром старом колледже.
– Весьма польщена.
– Я также. Послушай, Беддерс, ты не мог бы мне объяснить, что здесь происходит, а то…
– Заткнись, Тур, будь так добр. Прости, Матрона. Ну, так как же ты поживаешь?
Последовало долгое молчание.
– Я умерла.
– Да не может быть!
– Тем не менее, это так.
– Понимаю. Как печально это слышать, Матрона! Я…
Бедевер прервался на полуслове. Ему послышалось, или он здесь чего-то недопонял?
– Умерла? – переспросил он.
– Мертва как ржавый гвоздь, – подтвердила Матрона. – И я бы не сказала, что это мне очень нравится, могу тебя уверить.
– Неудивительно.
– Видишь ли, – продолжала Матрона, – когда я увольнялась, колледж выказал ко мне необычайную щедрость – гораздо больше, чем я рассчитывала, я была действительно очень тронута, – и разумеется, я захотела обеспечить себе маленькое гнездышко на старость. И тогда мне повстречалась эта очаровательная молодая леди – она сказала, что она старшая сестра одного из мальчиков…
Бедевер почувствовал, как в его горле набухает комок.
– «Акции Треста Роста Капитала Лионесс»? – спросил он.
– Нет, «Облигации Управляемых Доходов Лионесс», – отвечала Матрона. – Не прошло и шести месяцев с тех пор, как я получила полис, как ко мне пришло это письмо, в котором говорилось, что вся контора подлежит ликвидации, и как они сожалеют о случившемся. У меня просто кровь вскипела в жилах, можешь себе представить. Так что я пришла прямо сюда и… и вот я здесь. Но если мне когда-нибудь приведется добраться до этой маленькой прохвостки, до этой торговки тухлыми яйцами… что ж, пусть она поостережется – это все, что я могу сказать!