Грабители морей
Шрифт:
Сопровождай их всюду – и в море, и в степь, руководи ими, умеряй их пыл и постарайся, чтобы семье нашей не пришлось опять надеть траур. Помимо той высокой участи, которая их ожидает, попомни, что отец их двадцать два года оплакивает своего малютку сына и не перенесет новой потери.
– Никогда я не верил в смерть вашего сына, ваша светлость, – возразил Грундвиг, качая головой.
– Ты опять за старые бредни?
– Нет, ваша светлость, это не бредни… Надод плавал, как рыба, в тот день море было совершенно спокойно. Никогда бы не дал он дитяти утонуть и уж, во всяком
– Ну, да, я знаю, ты ведь сочинил по этому поводу целый роман. Но я помню только, что Нада допрашивали и его родители, и я сам. Ему было обещано прощение и даже огромная награда, а между тем он твердил свое: мальчик упал в воду и пошел ко дну, я не успел его поймать. Почему бы ему не сказать правду?.. Может быть, я наказал его слишком строго, но ведь ему запрещено было брать Фредерика в море… Я и мать чуть с ума не сошли тогда от горя… Не будем больше об этом говорить, Грундвиг: старая рана и до сих пор у меня не зажила и болит при малейшем прикосновении.
– Извините меня, ваша светлость, но я никогда не перестану так думать
– до самой смерти. Вот уже двадцать два года я ищу по всему свету, ищу всякий раз, когда получаю от вашей светлости отпуск, и буду это делать до последнего вздоха. Верьте мне, ваша светлость, это последнее мое слово, и я, из уважения к вам, никогда больше говорить не буду, – но я убежден, что Надод отправился за наградой, потому что многим было выгодно уничтожить мужское потомство герцогов Норрландских. Разве теперяшняя шведская династия может забыть, что вы происходите от древних королей и что на сейме голштинская партия одержала верх над биорнской всего только большинством пяти голосов?.. Нет, ваша светлость, как вам угодно, но мальчика украли и воспитали где-нибудь в низкой доле, надеясь, что его никогда не отыщут… Но только ведь у него есть на груди ваш биорнский знак…
– Если бы твои предположения были хоть сколько-нибудь основательны, – перебил герцог, – то ведь и после того, наверное, делались бы попытки украсть и прочих моих сыновей…
– А вы разве уверены, ваша светлость, что таких попыток не было?
– Ты что-нибудь знаешь такое, чего мне не говорил, – сказал герцог, вдруг побледнев, как мертвец.
– Спросите, сударь, у Гуттора, – отвечал зловещим тоном слуга. – Вода фиорда не возвращает шпионов, которых в нее бросают.
Герцог вздрогнул.
Тем временем буря усилилась. Сделалось еще темнее. Ночь наступила окончательно. Вдали слышен был рев моря.
– Какая ужасная ночь! – вздохнул герцог. – Как только вспомню, что они отправились на самом легком из наших кораблей!..
– Это очень хорошо, ваша светлость, что на самом легком, – заметил Грундвиг. – «Сусанна», как пробка, может легко взлететь на самую высокую волну и безопасно спуститься. Кроме того, ваша светлость, не извольте думать, что ваши сыновья пустятся в плавание при такой погоде: они слишком для этого хорошие моряки. Наверное, они укрылись в каком-нибудь фиорде.
– Дай Бог, Грундвиг, дай-то Бог!
Вдруг Черный герцог вздрогнул:
Что это такое? Сигнал или просьба о помощи?
Герцог прислушался. Тот же звук послышался опять несколько раз, но хорошо расслышать еще нельзя было.
– Это, должно быть, пастух, сзывающий рассеянное бурею стадо, – заметил Грундвиг.
– Нет, вернее, это кто-нибудь погибает в скоге, – возразил герцог, подумав несколько минут. – Слышишь, звук не делается ни тише, ни громче. Это значит, что кто-то не решается идти ни вперед, ни назад.
Вдруг раздался выстрел, за ним сейчас же другой. Потом все стихло.
На этот раз сомневаться было нельзя. Очевидно, в степи кто-то погибал и звал отчаянно на помощь.
– Скорее на коня, Грундвиг! Вели Гуттору взять четверых вооруженных людей и ехать с нами.
Меньше чем через три минуты Гаральд и его свита, пригнувшись к шеям своих коней, чтобы представлять как можно меньше сопротивления ветру, мчались в ту сторону, откуда слышались сигналы.
Ночь была так темна, что впереди ничего нельзя было разглядеть, и только благодаря привычным к степи лошадям всадники могли совершить подобную экспедицию. Благородные кони, воспитанные в приволье скога, быстро неслись по густой степной траве, как по самой гладкой дороге.
Всадники вскоре услыхали радостный крик и увидали высокого человека, который стоял возле своей лошади и тщетно старался успокоить ее, так как она испуганно билась.
Грундвиг сейчас же узнал того таинственного незнакомца, который в последнее время несколько раз появлялся на короткое время в Розольфсе.
Увидав его, Черный герцог сделал ему чуть заметный знак и, быстро повернувшись к свите, произнес своим отрывистым, повелительным голосом:
– Гуттор, поезжай домой со своими людьми. Мне вы больше не нужны.
Конвой моментально повернул коней и скрылся в ночной темноте.
– Черт возьми! – сказал незнакомец, узнав Гаральда и Грундвига. – Вы поспели очень кстати, хотя чуть-чуть не опоздали… Вот, посмотрите.
При свете фонаря, который они с собой захватили, Гаральд и Грундвиг увидали в нескольких шагах от себя громаднейший экземпляр пещерного медведя, которые изредка попадаются в Северной Норвегии и Швеции до сих пор. Он лежал в луже дымящейся крови, и, очевидно, только что издох.
– Ловкий удар! – сказал Гаральд, рассматривая кинжал, вонзенный по самую рукоятку в грудь зверя. – Вы счастливо отделались: ведь эти медведи необыкновенно свирепы и сильны.
– Я рассчитывал приехать в замок еще засветло, – продолжал незнакомец,
– но меня застигла буря, и я заблудился в степи, время от времени подавая сигналы рогом в надежде, что из замка их услышат. Вдруг лошадь моя остановилась и, как я ее ни понукал, ни за что не хотела идти. В темноте я услыхал глухое рычание и понял, в чем дело. Моментально я спрыгнул на землю, зажав в руке свой широкий норвежский кинжал. Увидав прямо перед собой темную массу, я отпрыгнул в сторону и всадил медведю кинжал в самую грудь. Зверь упал, и я добил его двумя выстрелами из пистолета.