Грабители золота

де Шабрильян Селеста

Мадам Жозеф вас целует».

– Держу пари, что вы обо мне забыли, – сказала мадам Жозеф в тот момент, когда Жозеф запечатывал свое письмо. – Влюбленные думают только о себе.

– Вы ошибаетесь, – и Жоанн показал ей приписку.

Прошло несколько дней. Жоанну, старательно продолжавшему искать золото, выпала необыкновенная удача. Он стал находить от трех до четырех унций золота сразу.

– Дорогая Луиза, – думал он, яростно орудуя киркой, – мы будем богаты. Еще две недели и я соединюсь с тобой.

Он не получал больше писем, им начинало

овладевать беспокойство. Каждый день он находил новый предлог, чтобы умерить свое нетерпение. «Она меня ждет со дня на день… Письмо могло затеряться. Я получу его завтра…»

Наставал новый день и опять не было никаких вестей.

В конце недели этого существования, где надежда была обманута каждый день, Жоанн не выдержал. Он пошел к друзьям.

– Я решил уехать, – объявил он им. – Милый Жозеф, уступаю вам свое место и желаю, чтобы оно приносило вам такую же удачу, как и мне. Что касается вашей жены, то она обещала Луизе присутствовать на нашей свадьбе, и я увожу ее с собой.

– Ваша Луиза хитрее вас, – сказала мадам Жозеф. – Она поняла, что лучший способ заставить вас приехать – это перестать вам слать нежные записки.

– Если бы я думал так, то не уехал бы, – возразил Жоанн. И он схватился за чемодан с радостью школьника, едущего на каникулы.

– Все это очень хорошо, – сказала мадам Жозеф, – но сейчас отвратительная погода, и мы застрянем в дороге.

– Мне все равно. Я готов даже продвигаться вперед с дерева на дерево, как обезьяна.

– Ну нет, мой мальчик, я не могу следовать за вами таким способом. Я предпочитаю ехать на телеге.

Мадам Жозеф захватила для свадьбы свои лучшие наряды. Особенно она дорожила платьем из зеленого шелка, которое надела всего один раз за три года, прожитых в колонии. Они отправились в путь с ломовым извозчиком, который возвращался в город. Однако почти все время им приходилось брести пешком и Жоанну еще повезло, что не всегда приходилось подталкивать застревавшую в грязи телегу сзади. Он мог бы опередить телегу, если бы не нуждался в компании. Поэтому он должен был набраться терпения. Через три дня, которые Жоанну показались тремя веками, они добрались до Мельбурна.

10

Глаза сердца, голос души

Жоанн сердечно взял за руку мадам Жозеф со словами:

– Мы поедем позже, не правда ли? Пойдемте сначала к ней. О, Боже мой, как же я глуп от природы. Я совсем близко к счастью, но чувствую себя грустным, сердце у меня сжимается. День так мрачен, что я опасаюсь, не скверное ли это предзнаменование для меня.

Его голос дрогнул, и в глазах блеснули слезы. Мадам Жозеф тоже было не до веселья. Она устала и проголодалась.

– Как нетерпелива юность! – воскликнула она. – По правде говоря, и я была такой. Уверена, что со своей стороны она не сомкнула глаз все эти восемь дней.

– Вы думаете? – оживился Жоанн, выдавливая улыбку, которая скоро погасла. – Если она так меня любит, что могло помешать ей написать?

– Успокойтесь, – отозвалась

мадам Жозеф, останавливаясь передохнуть, – вероятно, до приисков уже дошли два или три письма. Чем эта бедная девочка может ускорить работу почты? Вы уже начинаете делать ей упреки? Стоит женщине оставить вас на несколько часов и вы уже думаете, что ее мысли изменились, как меняет направление флюгер на ветру! Конечно, встречаются женщины, чья сущность – медь. Обе блестят почти одинаково, только медь скоро чернеет, золото же не чернеет никогда. Луиза как раз из породы тех, чьи сердца – золото. Она вас любит, говорю вам, ее сердце не изменилось.

Жоанн горячо обнял мадам Жозеф и, чтобы ей стало полегче, пошел немного медленнее.

– Я спешу так же, как и вы, – сказала добрая женщина, отдуваясь, – и я шла бы еще быстрее, если бы могла.

Приближаясь к дому, где жила Луиза, он совсем замедлил шаги.

– Что с вами? – спросила мадам Жозеф.

– Со мной? – Жоанн провел рукой по лбу. – Не знаю. Но я не осмелюсь войти первым.

Жоанн и его спутница свернули на нужную им улицу и увидели перед домом мисс Никсон телегу, нагруженную мебелью. Жоанн остановился, ничего не понимая в происходящем, когда прачка, у которой работала Луиза, вышла к извозчику.

– Вы переезжаете? – спросила мадам Жозеф, даже не поздоровавшись с ней. Она боялась ей не удастся немного передохнуть.

– Как! Мадам Жозеф! – воскликнула мисс Никсон. – Что вы здесь делаете? Вы вернулись в город? У вашего мужа хорошо идут дела? Вы же должны были взять на обслуживание мою клиентуру на приисках – получили бы много денег.

– Вы переезжаете? – повторила мадам Жозеф, между тем, как Жоанн пристально смотрел на дом, словно мог что-то увидеть сквозь стены.

– Да, – ответила прачка с огорченным видом. – Одна из моих работниц умерла. Я боюсь оставаться в доме, где был мертвец.

При этом ответе дыхание Жоанна пресеклось, Он не осмелился ни о чем спросить, тогда как прачка добавила:

– О! Но вы же ее хорошо знаете, ведь вы вместе с ней шли до приисков. Бедная Луиза! Мне так ее жаль! Она умерла совсем молодой.

Жоанн почувствовал, что у него подкашиваются ноги, он больше не видел и не слышал ничего. Кровь прихлынула к его груди, он задыхался. Мадам Жозеф посмотрела на него, подошла ближе и взяла за руку.

– Мое дитя! – повторила она. – Мое бедное дитя! Затем она повернулась и бросилась в дом, крича:

– Вы сошли с ума! Этого не может быть!

– Уверяю вас, что это правда, – сказала прачка, следуя за ней. – Видите, дом пуст. Луизу похоронили позавчера.

Жоанн в отчаянии стукнулся лбом в стену, словно желая пробить ее.

– Как она умерла? – спросила тихо мадам Жозеф, выходя из дома.

– Она проболела только десять дней, – ответила мисс Никсон. – Восемь дней она совсем не жаловалась, у нее была лихорадка и боли в голове. Когда позвали врача, было уже поздно. Эта болезнь погубила в этой стране много детей и молодых людей.