Грабители

Сафьян Збигнев

– Вы знаете?

– Конечно. Зося мне все рассказала.

«Еще одна, – подумал Кортель, – настоящий женский заговор!»

– Этот парень легкомысленный и глупый. Строгое наказание исправит его, но я верю в чутье Зоси и ее ум: он не убивал. А впрочем, я его тоже знаю.

– Вы его знаете?

– Да, Зося как-то представила мне его в кафе. Он произвел на меня очень хорошее впечатление: чувствительный, нервный, вероятно, несчастливый…

Кортель постепенно терял терпение.

– Тогда скажите Зельской, что укрывание или попытка установить контакт с преступником может окончиться для нее весьма печально… Она должна искренне

признаться.

– Какие вы все-таки, мужчины, примитивные! Прошу прощения. Прежде всего надо отыскать настоящего убийцу.

– Но если убийца не Окольский, то кто же? Может быть, ваш муж? – бросил он резко.

– Нет, кто-то другой. – Она подошла к окну и встала к нему спиной, как прошлый раз Бася. – Вы слепы, – сказала она наконец, – совершенно слепы…

На вопрос, как это понимать – «вы слепы», она пожала плечами.

– Может быть, вы кого-нибудь подозреваете?

– Это вы должны кого-то подозревать. Выпьете еще кофе?

Кортель отказался. Он возвращался в комендатуру в плохом настроении. Неужели что-то существенное проглядел? На каком основании три женщины, ибо их было уже три, свято верили в невиновность скрывающегося Окольского?

В комендатуре его ждали двое: молодая женщина в мини, которую он никогда не видел, и инженер Ладынь. Первым он пригласил Ладыня. Инженер поставил на пол рядом со стулом красивый желтый кожаный портфель. На сей раз Ладынь был более спокоен, чем в их первую встречу, говорил свободней, с заметным раздумьем.

– Представьте себе, я нашел бумаги Бильского!

– Где?

– У меня на работе, в ящике письменного стола.

– Значит, вы их не брали с собой домой, а оставили на работе. Следовательно, их не украли.

Ладынь долго молчал.

– Это можно было предположить. Я ужасно рассеян. Но я был убежден, что, когда Бильская вышла, я положил бумаги в портфель и унес домой. Потом их положил в ящик письменного стола, а в портфель сунул книги, нужные мне в Венгрии… Я убежден, что именно так все было… А вообще, я мог ошибиться… Скажите, пожалуйста, насколько обманчива человеческая память.

– Значит, вы приезжали из аэропорта за портфелем?

– Да. Он очень удобен. Мне его подарили в Бельгии, там проводилась научная конференция. Мы были с Рыдзевским. – Он вдруг открыл портфель, показывая, насколько он вместителен, сколько там всяких отделений, закрывающихся на «молнии». – А вот и папка с бумагами. Я полагал, что вы захотите сами взглянуть.

– Да. Вы просматривали эти бумаги?

– Просматривал, – сразу ответил Ладынь, – и… – он вдруг понизил голос, – и рад.

– Отчего?

– Видите ли, я рассуждал так: если эти бумаги исчезли, то есть если их кто-то украл, то последний может найти в них нечто такое, публикация чего причинила бы ущерб…

– Не могли бы вы конкретнее? Кому?

Ладынь был явно недоволен собой.

– Оказалось, – неохотно подтвердил он, – что в бумагах Бильского ничего такого не было, мои подозрения были совершенно лишены оснований и обижали…

– Кого?

– Я не хотел бы об этом говорить. Однако, если вы настаиваете, я просил бы, чтобы это осталось между нами. Мой друг, как вы уже знаете, инженер Рыдзевский, изобрел материал, известный под названием «соляр». Это очень выгодный современный материал… дело не в технических достоинствах. Открытие было сделано через несколько месяцев после смерти Бильского, и ходила даже сплетня, что это был замысел Бильского… Впрочем, Рыдзевский был

самым близким к нему сотрудником и его ассистентом… Так что сплетня полностью лишена оснований… В бумагах Бильского нет на этот счет ни одной заметки…

– А может, ее кто-то изъял? – Кортель вдруг почувствовал, что задал лишний вопрос.

Ладынь улыбнулся.

– Бильский был жутким педантом, пан инспектор. Его записки тщательно пронумерованы, впрочем, вы сами увидите. Они, оказывается, преспокойненько лежали в моем столе.

– Кому вы оставляли ключ от стола?

– Секретарю, конечно… Зельской.

– И она и Рыдзевский знали о существовании записок Бильского?

– Да… Я ведь сказал.

Кортель осторожно открыл папку. Надо будет переслать на экспертизу. Ладынь уверен, что забирал бумаги домой, а обнаружил их на работе… Прежде он был уверен… Теперь готов допустить, что он ошибся… Если кто-то выкрал бумаги из домашнего кабинета инженера и отнес их потом в рабочий кабинет, то он рассчитывал, видимо, на рассеянность руководителя института. Вероятно, документы просматривались в перчатках. И к этому причастными могут быть только два лица: Рыдзевский я Зельская… А может, есть и третье: тот, кто мог быть на вилле перед грабителями… Да, но нет ни одного доказательства, что документы были украдены… Может, Ладынь действительно ошибся и оставил их на работе? Тогда зачем он рассказал всю эту историю с Рыдзевский? Он мог бы оставить при себе свои подозрения. Значит, ему для чего-то нужно было рассказать. Кортель почувствовал вдруг ничем не объяснимую неприязнь к Ладыню. Рыдзевский казался ему более симпатичным, чем шеф института.

– Скажите, не было ли в записках Бильского чего-то такого, что могло быть интересным другим лицам?

– Ничего не было, – убежденно заявил Ладынь.

– Никаких мыслей, ценных предложений, выгодных иностранным фирмам?

– Шутите, пан инспектор. Тут даже не о чем говорить.

А может, Ладынь сам придумал исчезновение документов? Но зачем? Чтобы иметь возможность уничтожить их потом, после просмотра, если бы это было необходимо по какой-то причине?… Кортель посчитал эту мысль маловероятной.

– Проявлял ли Рыдзевский какой-либо интерес к запискам Бильского?

– Даже не спрашивал…

В кабинете становилось все жарче. Когда Кортель открыл дверь, из коридора пахнула волна свежего воздуха.

– Я полагаю, что мы еще встретимся, – сказал он на прощание Ладыню и жестом пригласил войти ожидавшую его женщину.

Она была не слишком хороша собой: продолговатое лицо с мужскими чертами, грубая линия губ, накрашенных яркой помадой. Женщина села на стул и тут же достала сигареты.

– Я очень долго ждала, – сказала она. – Я жена Антони Пущака, водителя такси. Не знала, что здесь так долго ждут…

Кортель вспомнил ту девушку, Казимиру Вашко, и подумал, что жена Пущака не имела бы рядом с нею никаких шансов… если бы не деньги отца…

– Я вас слушаю.

Пани Пущак погасила сигарету.

– Извините меня, но дело касается анонимки, – начала она довольно спокойно и внезапно разразилась потоком слов: что она, конечно, любит своего мужа, но жить с ним не будет, если он ее обманывает или если у него руки запятнаны кровью. А деньги… Она не хотела верить отцу, что Антони женится на ней только ради денег, но теперь она все сама видит… Сегодня утром он забрал их общую сберкнижку, хотя они решили, что каждой копейкой будут распоряжаться вместе.