Град огненный
Шрифт:
Вместе со мной в приемную доктора проникает тьма, сырость и запах мокрой одежды. Доктор с непроизносимым именем всплескивает руками:
— Что с вами, голубчик? Да вы никак насквозь!
— Пустяки, — говорю я.
И сажусь на диван прежде, чем доктор успевает предложить мне стул. Он так и застывает, расстроено глядя, как подо мной по обшивке дорогого дивана расплываются влажные пятна.
— Я включу камин, — наконец произносит он и вздыхает. — Как ваше самочувствие сегодня?
— Отвратное, — мрачно отвечаю я. — Здесь хуже, чем в Даре.
— Отчего же? — доктор садится напротив, участливо смотрит
Я отворачиваюсь к окну. По карнизу мерно барабанит дождь. От камина разливается тепло, и мягкий приглушенный свет успокаивает, дает ощущение расслабленности, притупляет бдительность.
Я встряхиваю головой, отгоняя слабость, приглаживаю ладонью мокрые волосы.
— Слишком много грязи и фальши.
— Так-так, — говорит доктор и слегка наклоняется вперед, сцепляет пальцы в замок. — Давно ли вы пришли к такому заключению, друг мой?
— Три года назад, — отвечаю. — Когда впервые прибыл в Дербенд. Тогда я все еще надеялся…
— А теперь?
— Теперь я хорошо изучил людей, — усмехаюсь я. — Они ничем не лучше васпов. Только прикрывают свое уродство маской красоты и добродетели. Все эти разговоры о душе. О чувствах. О дружбе. О помощи… Все это иллюзия. Обман. Фальшь.
— А в Даре разве не было фальши? — спрашивает доктор.
Я много думал и над этим. Чем вообще была наша жизнь? Выживанием, а не жизнью. Насилием ради насилия. Войной ради войны.
— В Даре был Устав, — отвечаю я сухо. — И была Королева. Если ты нарушал Устав — тебя наказывали. Если ты верно служил Королеве — тебя повышали. Если ты хотел есть — ты ел. Если хотел взять женщину — брал. И если хотел убить человека — убивал его.
— Весьма упрощенно, не находите? — мягко спрашивает доктор.
— Зато честно, — огрызаюсь я. — В вашем мире тоже берут, что хотят, и убивают, если надо. Только прикрываются для этого властью. Или сочиняют мотив. Когда на деле все проще — люди, имеющие деньги и власть, берут и убивают потому, что могут. А все остальные, не имеющие ни денег, ни власти — вот они как раз и рассуждают о добродетели. Но на деле просто завидуют власть имущим. Завидуют их могуществу и силе. А стало быть, все ваши чувства и все разговоры о добродетели — ложь. Такая же манипуляция. Разница между людьми и васпами в том, что в Даре мы обходились без чувств и манипулировали в открытую. Возможно, на этом люди нас и подловили? А, доктор?
Я пытливо смотрю на него. Лицо доктора спокойно. Но сцепленные в замок пальцы нервно подрагивают, на лбу выступает испарина. Я чувствую — выпущенная мной пуля попала в цель. И теперь эмоциональная волна переполняет доктора, как кровь наполняет рану.
— Из вас, друг мой, получился бы хороший философ, — произносит он. — Или политик. Теперь я понимаю, почему васпы выбрали вас своим лидером. Вы умеете произнести зажигательную речь.
Я хмурюсь, отворачиваюсь от него снова. В его голосе чудится насмешка, но я не могу судить объективно — слишком ярки в памяти откровения Пола. Слишком сыро и темно сегодня в городе. И слишком много условностей в этом мире.
— Я умею отбросить шелуху, — говорю я — должно быть, слишком резко, потому что доктор удивленно откидывается на спинку кресла и поднимает брови. — Все эти глупые морально-этические нормы. На деле все просто. Сильный жрет
— Вы не первый, кто говорит такие слова, голубчик, — отвечает доктор. — Мне приходилось работать с разочарованными в жизни циниками и с уставшими пессимистами.
— С васпами? — перебиваю я.
А про себя задаю другой вопрос: "С Полом?"
— С людьми, с васпами, — доктор пожимает плечами. — Разница действительно не столь велика, как хотели бы показать ваши оппоненты. Или как хотелось бы вам самим. Я имею в виду ваши любопытные рассуждения о душе и чувствах.
Я усмехаюсь, отвечаю:
— Говорят, проще всего рассуждать именно о том, о чем не имеешь представления.
— О, здесь вы не правы! — восклицает доктор и снова наклоняется ко мне. — В вас, голубчик, есть и то, и другое. Сейчас вы продемонстрировали это очень хорошо! А я всегда был сторонником того, что раса васпов способна испытывать высшие эмоции. Ведь именно такие эмоции соотносились с понятием души. Мне всегда хотелось увидеть ее — душу васпы.
Я вздрагиваю, отодвигаюсь подальше, увеличивая дистанцию. Этот разговор начинает заходить слишком далеко. Слова доктора коробят меня, от его проницательного взгляда хочется скрыться. И я кошусь по сторонам, выискивая пути к отступлению, а вслух произношу нервно:
— Вы такой же экспериментатор, доктор. Как и сторонники Си-Вай. Мы для вас — подопытные хомячки.
Я думаю, что мои слова рассердят доктора. Но он начинает смеяться.
— Что вы, дружочек! — всплескивает руками он. — Просто у меня обширная практика и среди людей в том числе. И поверьте, я с не меньшим пристрастием ищу души у них! Только вот незадача — не всегда нахожу.
— И что тогда? — спрашиваю.
— Тогда мы начинаем растить их заново, — дружелюбно отвечает доктор. — Поверьте, это больно и тяжело — растить души. Не менее тяжело и больно, чем выправлять сломанные и залечивать ампутированные. Но результат стоит того, чтобы попробовать.
Мы замолкаем. Я смотрю в пол и слушаю ливень за окном. Доктор смотрит на меня — но не пристально, из-под полуопущенных век. Он выжидает. Он дает мне время на раздумья. Его пуля тоже достигает цели — но эта пуля не разрывная. Скорее — капсула с ядом. Скоро оболочка истончится, растворится в организме, и яд начнет действовать. И я отчаянно призываю на помощь весь иммунитет, всю Дарскую школу, через которую прошел.
И перед внутренним взглядом всплывают недавно прочитанные строки из дневника Пола.
— Допустим, — медленно произношу я. — Но раз вы такой садовник душ. Скажите. Как можно вырастить что-то на пепелище? — я поднимаю голову и смотрю на доктора в упор. — Если сама почва отравлена, на ней не вырастет ничего. Если у вас отняли все, — я усмехаюсь. — Родных. Дом. Саму жизнь. Я знаю, о чем говорю. Я лишился всего этого. А потом — отнимал у людей. Я помню взгляд того парня, — я делаю паузу, словно бы вспоминая, с сожалением качаю головой. — Знаете, они ведь были молодожены. А я на его глазах издевался и насиловал его жену. На его глазах зарезал ее. А потом сжег его заживо. Вы никогда не узнаете, господин доктор, как это — смотреть в глаза своей жертвы и видеть в них ненависть.