Град Ярославль
Шрифт:
Не удержался и вопросил напрямик:
— Кого в товарищах видишь, князь Дмитрий?
Пожарский окинул проницательными глазами послов, неспешно прошелся по покоям и произнес:
— Ведаю, многих сомненье гложет. Постараюсь его развенчать. Ополчение в Нижнем Новгороде — земское, народное, сошлись в него тысячи посадских людей, и люди эти, разуверившись в боярах и дворянах, кои ославили свое имя изменными делами, хотели бы видеть в челе ополчения своего, зело надежного человека, кой никогда не будет в шатости и никогда не польстится на вражьи посулы. И вам хорошо известно — есть такой человек в Нижнем Новгороде, кой в чести у всего посада. И не только за здравый ум, бескорыстие
Ждан Болтин покривился, архимандрит Феодосий что-то неопределенно хмыкнул, остальные же послы, выборные из посада, дружно Пожарского поддержали.
— А что? Кузьма Захарыч и впрямь всем посадом чтим, не зря его Земским старостой выбрали. Да и в ратных делах преуспел. Воевода Алябьев его при всем народе отмечал. Не подведет наш староста!
Кузьму Минина обуревали противоречивые мысли. Он не ожидал, что Пожарский изречет такую неожиданную просьбу, ибо и допустить не мог, что воеводе понадобится сотоварищ из посадского люда. Он-то, Кузьма, подвигнув нижегородцев на сбор ополчения, видел в челе его князя Пожарского, а в его сотоварищах — человека из дворян, коего подберет сам Дмитрий Михайлович. И вдруг, как гром среди ясного неба. Посадского человека ему подавай! И когда Кузьма нутром почуял, что князь назовет его имя, его охватило смятение. Одно дело — земскими делами посада управлять, другое — стать ратным сподвижником Пожарского, идти с ним бок обок, идти не день и не два, а, возможно, долгие месяцы, а может и годы, но для того понадобятся не только ум и ратная повадка, но и особые полномочия, без коих он и с места не стронется.
Когда улеглись возбужденные речи посланников, Кузьма Захарыч отвесил Пожарскому и всем присутствующим низкий поклон и, разгладив пышную окладистую бороду, все также степенно молвил:
— Князь Пожарский назвал мое имя. Положа руку на сердце, скажу: честь не малая. Но решать сие Нижнему Новгороду. Только он может изъявить свою волю, а коль изъявит, то и у меня будет просьба.
— Выскажи, Кузьма Захарыч, — молвил один из послов. — Нижний тебе ни в чем не откажет.
— Не берись лапти плести, не надравши лык. Нижний всяко может повернуть.
…………………………………………………
Нижегородцы с большим воодушевлением восприняли весть о согласии Дмитрия Пожарского возглавить Земское ополчение. С не меньшим воодушевлением было встречено и предложение воеводы о своем сподвижнике. Посадский мир возликовал, но Минин, собрав народ на Соборной площади, веско заявил:
— Коль возжелали меня увидеть помощником воеводы, то прошу наделить меня особыми полномочиями. Без доброго войска врага не разгромить. Понадобятся огромные жертвы, дабы сотворить крепкую ратную силу. А посему прошу учинить приговор и приложить руку на том, чтобы во всем меня слушаться, ни в чем не противиться, давать деньги на жалованье ратным людям, а коль денег не будет — силою брать животы, даже жен и детей в кабалу отдавать, дабы ратным людям скудости не было.
Суровое условие выдвинул Минин перед нижегородцами, на какое-то время застыло в напряженном раздумье многолюдство, а потом Соборная площадь огласилась горячим возгласом известного на весь Нижний кузнеца Андрона:
— Ни пожитков, ни жен, ни детей не пожалеем для избавления святой Руси!
И тут взорвалась вся площадь:
— Не
— Быть сему приговору!
— Сбирай, Кузьма Захарыч, казну!
Своим сборщикам Минин дал наказ:
— Богатым поноровки не давать, а бедных неправедно не утеснять. Деньги взять, смотря по пожиткам и промыслам. В Нижнем обосновались приказчики купцов Строгановых, Лыткиных, Никитникова, Светешникова и других толстосумов. Никому спуску не давать!..
К Нижнему Новгороду Дмитрий Пожарский выступил с трехтысячным отрядом. Духовные чины, дворяне и посадские люди вышли за город и встретили воеводу с иконами, с хлебом и солью. Никогда еще Дмитрий Михайлович не ведал такой торжественной встречи. Тысячи людей смотрели на него с такой неистребимой верой, что сердце его дрогнуло. Господи, невольно пронеслось в его в голове, дай сил и мужества, дабы оправдать надежды этих людей. На великое дело сподобили тебя нижегородцы, и его надо свершить.
Глава 14
СУДЬБУ НЕ ОБОЙДЕШЬ
Как ржа на болоте белый снег поедала, так кручинушка красну девицу сокрушала. Уж, какой месяц горюет Васёнка. Глянет на нее Серафима Осиповна и сердобольно вздохнет. Совсем извелась дочка. Только и порадовалась недельку — с того дня, как Первушку повидала, а затем сникла, будто недоброго снадобья приняла. Уж лучше бы она не видалась с этим печником, теперь и вовсе на мать наседает:
— Не могу жить без Первушки. Замолви тятеньке словечко, авось и смилуется.
Легко сказать. Аким как вернулся из-под Москвы, так и белый свет стал ему не мил. Злой, снулый, никакой отрады на душе. И все какого-то Заруцкого костерит, кой Ляпунова извел. Попробуй, подступись к нему!
Но Аким как-то сам подметил, что Васёнка бродит по терему с убитым видом.
— Аль занедужила, дочка?
— Во здравии я, тятенька.
— А чего такая смурая? Да и лицо осунулось… Серафима! Что с Васёнкой?
Серафима не знала, что и поведать. Она уже сто раз покаялась, что впустила Первушку в светлицу. И что на нее тогда нашло? Никак бес подстрекнул, даже супруга не устрашилась. Это Акима-то? Грозного государя своего. Да он, коль о ее проступке изведает, может забить до полусмерти, а то и в монастырь удалить, как нерадивую жену. Такое — сплошь и рядом.
Бабья доля на Руси незавидная. Женщин всячески унижали. Даже в храме знай свое место, упаси Бог по правую сторону встать! А причащенье? К царским вратам не ступи, там лишь мужчинам причащаться дозволено, а женщинам — поодаль, в сторонке. Родившая младенца жена сорок дней считается нечистой, тут и вовсе о храме забудь. А пройдет срок — в церковь допустят, но только до алтаря, в алтарь же женщинам век не входить, не дозволено.
Выходишь на улицу — волосы спрячь под плат или кичку, ни один мужчина не должен увидеть твоих волос, иначе срам на весь мир, любой может плюнуть в лицо бесстыднице, ударить посохом или стегануть плеткой. А как же иначе? Волосы — Бог дал, дабы всегда помнила о покорности мужу.
Издревле на Руси заведено: невзлюбит супруг жену и в обитель спровадит, а сам другую в дом приведет, и никто его не осудит, ибо таков стародавний обычай.
Иные похотливые мужья даже ни в чем неповинных жен в монастырскую келью отправляют: стара стала, к любовным утехам остыла, вот и ступай в обитель. Сам же цветущую молодуху заимеет, на усладу горячую. И супротивное слово не молвишь, ибо баба на Руси — безликое существо, даже присловье бытует: «Курица — не птица, баба — не человек».