Граф Брюс
Шрифт:
— Можно погромче сделать? — ничуть не смущаясь, попросила подруга.
Леви снова бросил на нас странный взгляд вполоборота, но громкость на телефоне увеличил.
— … стали последней каплей! — донеслись до нас уже отчётливые слова боевика. — И мы решили показать вам, как это выглядит с нашей стороны!
Повернувшись к своим подчинённым, он махнул рукой и скомандовал: «Начинайте!»
Честно говоря, в тот момент я подумал, что он отдал приказ убивать заложников. Был уверен в этом, практически. Ну а чего ещё ждать от человека, который с оружием
Но камера сменила фокус и показала не жестокую расправу, а… переносной алтарь, купель и священника в полном облачении, тоже, что характерно, без маски. Причём католического, а не православного, насколько я в этом понимал.
К нему как раз подвели первого школьника, восьмиклассника, судя по возрасту. Двое вооружённых мужчины в масках заставили его встать на колени, священник трижды брызнул водой на волосы пацану и что-то быстро произнес на польском. После чего начертал ему на лбу невидимый крест.
— Он его окрестил! — выдохнула Ринко.
— Я понял, но…
— Тихо! — прикрикнул на нас контрразведчик. — Не мешайте!
Камера тем временем снова сменила ракурс, показывая командира боевиков.
— Вот так это выглядит! — с нажимом произнёс он, глядя в объектив. — Только что отец Ежи крестил этого ребёнка в католической традиции! Православного мальчика! И сегодня он крестит всех этих детей, делая их католиками. Как вы, узурпаторы, вводите в польских школах, уроки православия! Вот что вы делаете! Пожните же то, что посеяли!
Дальше телефон показывал только процедуру крещения, но её мы смотреть не стали — Леви погасил экран и затейливо выругался на незнакомом мне языке. Вероятно, на идише.
— Это что за перформанс? — воскликнула Ринко. — Зачем для этого захватывать заложников?
Я только плечами пожал — мне бы кто объяснил. Устроить налёт на школу, палить из автоматов над головами, и в результате записать видео с тем, как католический священник перекрещивает детей. Да это ведь всё равно, насколько я знаю каноны здешней религии, не имеет никакой силы!
— Это не захват заложников, — хмыкнул с переднего сидения контрразведчик. — А именно перформанс. Уверен, что и оружие у них ненастоящее, охолощённое. Но рисковать мы не будем — дадим им закончить и тогда предложим сдаться. Да они и сами выйдут, как закончат.
— Уверены? — мне, почему-то, так не казалось. Боевики не производили впечатление артистов. И один из них меня пинал совсем непритворно. Правда, я до этого его друга убил…
Но потом я вспомнил, как один из лже-террористов стрелял поверх голов в замкнутом помещении. Так мог поступить лишь тот, кто не имел опыта обращения с огнестрелом. Либо тот, кто знал, что никаких рикошетов не случится.
— Вполне, — Барух Моисеевич даже повеселел как-то. Не прямо улыбаться начал, но задышал свободнее. Будто тяжелая плита над его головой вдруг оказалась лишь тенью грозового облака. — Отец Ежи этот — известный персонаж. Только он не из «Сынов Свободы», а из «Польской инициативы». И главный их — тоже оттуда.
Мы с Ринко переглянулись. Телохранительница дёрнула плечом, мол, я сама не очень хорошо понимаю.
Контрразведчик пояснил, что есть в Польше такая общественно-политическая партия, вполне легальная. Которая ставит себе целью законное изменение статуса провинции. Через всякие референдумы, акции и голосования. Порой члены этой партии прибегают и к провокационным действиям. По мере того как он говорил, до меня вдруг дошло, что мы с лисой убили не трёх террористов, а ряженных. О чём даже рассказали контрразведчику. Сразу, как он за нами приехал.
— Получается, мы невиновных… — последнее словно я договаривать не стал. Наш собеседник и так его прекрасно понял.
— С чего это они вдруг невиновные? — искренне удивился Леви. — Ворвались в школу с автоматами, запугали детей, многие из которых одарённые! Чего ждали — цветов и оваций? В другой раз, может, задумаются! Идиоты! Им ещё повезло, что никто из детей не получил никакого ущерба, кроме морального. Да вы о себе-то не беспокойтесь — дело даже до обвинений не дойдёт. И личные дела ваши портить никто не станет!
Дальше Барух Моисеевич рассказал, в чем вообще был сыр-бор. Оказывается, в недрах Министерства образования империи пару лет назад родилась инициатива, в этом учебном году ставшая законом. Чиновники посчитали, что придумали, как быстрее интегрировать всегда и всем недовольную Польшу в большую семью народов.
Действовать нужно через детей, решили они. И протолкнули законопроект, согласно которому этой осенью в польских школах начали проводить уроки православия. Не знаю, на что рассчитывали эти умники. Видимо, посчитали, что детвора проникнется рассказами батюшек, а не своих родителей и ксендзов, и станет меньше обзывать русских узурпаторами и захватчиками.
Я только головой помотал — идиотизм какой-то, действительно! Что с одной стороны — от наших грамотеев из минобра, что с другой — активистов «Польской инициативы». Решили привлечь, мать их, внимание, к проблеме! Они же теперь сядут все! А трое вообще погибли!
Но тут тоже оказалось не всё так просто. То есть, сесть-то захватчики сядут, тут без вариантов. Но, с учётом большого резонанса, общественной значимости, неоднозначности законопроекта, и того факта, что никто из детей не пострадал, судить их будут не по всей строгости.
А ведь ещё пресловутое международное сообщество поднимет страшный вой на весь мир. На тему русской тирании, попирания свободы вероисповедания и тому подобных вещей.
— Наш государь — большой либерал! — неодобрительно проворчал под конец рассказа господин Леви, чем очень напомнил мне деда. — Попросит суд быть гуманнее к оступившимся глупцам, и отправит их лет на десять на каторгу. А там ещё и по амнистии выпустит — года через три. А клоуны на то и рассчитывали! Моя бы воля — я даже за игрушечную попытку захвата заложников давал бы пожизненное! А лучше сразу — смертную казнь! Чтобы другим неповадно было!