Граф и Анна
Шрифт:
К у б ы ш к а. Ты идиот!
Г р а ф (саркастически улыбаясь). Вы все теперь существуете настолько реально, насколько мне интересно думать о вас, принимать во внимание ваше призрачное, лишенное высокого смысла существование. Вы все теперь не более, чем город-призрак, люди-идеи, странные, лишенные своего имени персонажи, герои пьесы абсурда, выдуманной и записанной мной от нечего делать, от безделья, от лени, в долгие и душные майские вечера, здесь, на веранде, в этом уютном кресле-качалке; пьесы, дорогая Кубышка, особенно такие, которые стали реальной жизнью, пишутся вообще от безделья; ты, милая женщина, рождена моей скукой и ленью, ты – продукт моего
А ф р о д и т а. Ну и наплел, идиот, ну и наговорил, сам, очевидно, не зная, о чем; это все, Кубышка, жара, она на всех действует отрицательно: и на идиотов, и на нормальных людей.
К у б ы ш к а (начинает нервничать, задыхаясь). Да, да, это все от жары; наплел, сам не зная, о чем; идиот, а туда же, вмешивается в жизнь нормальных людей! (Хрипит, дергается в конвульсиях.) Идиот, идиот, идиот! (Умирает; сидит все последующее время с открытыми глазами, словно живая.)
А ф р о д и т а (грузно поднявшись, подойдя к мертвой К у б ы ш к е, основательно ощупав ее и осмотрев.) Надо же, умерла! а сидит, словно живая; это все, Чесночок, от жары; это все жара так отрицательно действует, – и на мертвецов, и на всех остальных; все теперь друг на дружку похожи; ну да ничего, пускай посидит здесь на стуле, отдохнет в холодке, последний раз побудет в нашей компании; мертвый, он ведь никому не мешает, он ни каши не просит, ни в карты тебе из-за руки не подглядывает. (Хихикает над своей остроумной репликой.)
Грузно идет, переваливаясь из стороны в сторону, к этажерке, берет в руки свою гипсовую свинью, и начинает ее укачивать, словно ребенка. Некоторое время слышатся только ее уханья, оханья, и причитания.
Ч е с н о ч о к сидит на стуле, открыв от ужаса рот, силясь что-то сказать, но ничего не говорит, а только лишь жестикулирует и мигает глазами.
Г р а ф благожелательно за всем наблюдает.
А ф р о д и т а (с копилкой в руках, обратив внимание на мимику Ч е с н о ч к а, перестав на время укачивать и причитать). Вот тебе и подарочек, – одна неожиданно умерла, а другая, кажется, окривела! (Смотрит внимательно на Ч е с н о ч к а, которая по-прежнему ничего не может сказать.) Так и есть, действительно окривела (Продолжает укачивать копилку-свинью.)
Явление шестое
На веранду стремительно вбегает К р а с а в ч и к.
К р а с а в ч и к (подбегает к А ф р о д и т е, берет ее за руку, подносит к губам ицелует). Целую руку, прекрасная Афродита! подлинная, великолепная, вылепленная из белого мрамора Афродита, – настоящая богиня этого города!
А ф р о д и т а (смущаясь, бережно опуская копилку на этажерку). Ну ты и скажешь, Красавчик, ну ты и вгонишь женщину в краску; вот что значит настоящий
К р а с а в ч и к (небрежно, весело). Плевать на Кубышку, плевать на всех остальных; мы с тобой живы, и это самое главное!
А ф р о д и т а (так же плаксиво и неуверенно). А Чесночок от испуга говорить перестала.
Ч е с н о ч о к в подтверждении этих слов усиленно жестикулирует, показывай трагизм своего положения.
Г р а ф сидит в кресле, закинув нога на ногу, и с интересом за всем наблюдает.
К р а с а в ч и к (так же весело и небрежно). Плевать на немых, Афродита, а также на всех остальных: кривых, хромых и убогих; плевать на тех, кто не умеет работать локтями! на всех неудачных пловцов, идущих ко дну в бурном и неспокойном жизненном море! Ах, любезная и несравненная Афродита, богиня местных непроходимых и непролазных трущоб, единственная женщина, единственная королева этих призрачных мест; как же волнуешь ты кровь настоящих, прошедших огонь и воду мужчин; как же хочется, как же не терпится одному из этих мужчин сделать тебе некоторое интересное предложение!
А ф р о д и т а (потупив глаза, играя роль молоденькой девушки). Так что же тебе мешает, Красавчик, почему ты не делаешь этого интересного предложения? я вся внимание, вся трепещу; сделай же мне его, настоящий мужчина, сделай немедленно!
К р а с а в ч и к (наигранным тоном). Небольшое препятствие Афродита, совсем небольшое, но которое как раз и мешает настоящему, прошедшему огонь и воду мужчине сделать тебе это интересное предложение.
А ф р о д и т а. Какое же это препятствие, достойный мужчина; такого ли оно свойства, которое невозможно преодолеть?
К р а с а в ч и к (доверительно, беря А ф р о д и т у за локоть). Ах нет, любезная Афродита, вовсе нет! препятствие это совершенно ничтожно; все дело, видишь ли, в Анне.
А ф р о д и т а (с удивлением). В Анне?
К р а с а в ч и к. Да, тысячу чертей, именно в Анне, в ней и состоит то препятствие, о котором я говорю. (Берет еще плотнее за локоть х о з я й к у, прогуливается с ней по веранде.) В этой маленькой подавальщице пива, в этой юной и строптивой гордячке, в этой нищенке, не имеющей за душой ничего, кроме обещания некоего идиота жениться на ней и увезти отсюда в столицу. (Театрально.) Ах, Анна, Анна, как же неправильно, как неразумно ведешь ты себя последнее время!
А ф р о д и т а (порывисто). Я выцарапаю ей глаза; я оболью ее с веранды помоями!
К р а с а в ч и к (морщится). Нет, Афродита, не то, вовсе не то; никаких помоев, никаких угроз выцарапать глаза! поступим иначе, умнее и тоньше; без всяких этих эксцессов, которые, чего доброго, окончатся еще чьей-либо смертью; хватит эксцессов, милая Афродита, хватит смертей, в городе и так, кроме нас, никого, кажется, не осталось; сделаем, как говорил я, умнее и тоньше: отдадим ей тот самый перстень, который Граф вместе со Стариком обнаружил на берегу в куче мокрых, гниющих на солнце водорослей.