Граф Калиостро
Шрифт:
Екатерина встрепенулась, дрогнула, прижалась к Ланскому.
– - Катя, Катя...
– - Там на окне бабочка у свечи, бьется... Видит Бог, в крови императора Петра Федоровича неповинна. В блудах грешна, во лжах, в сердце жестком, а в крови Петра Федоровича, видит Бог. Никогда не была жадной до человеческой кровь. Алексей Орлов, рубец у него, во всю щеку, Алешка, пьяный, императора прикончил... Свершилось. La revolution... В ногах вонючие царедворцы ползали, руки обуглили поцелуями -- псы. А мне тогда больше всего на белый конь, -- Бриллиантом его звали, -- на белом конь пред гвардейскими полками
Государыня привстала:
– - Я властна требовать молчания от россиян современников, но что скажет потомство?.. Ведаю, найдутся средь потомков бесстыжие, которые поглумятся вволю над принцессой Фикэ, забыв императрицу Екатерин.
И жалобно, тоненько засмеялась закрыв руками лицо. Ланской пробовал отвести ее пальцы.
– - Нишево, нишево... Нашлись у Фикэ и друзья. Князь Потемкин -- отвага ума, Григорий Орлов -- мягкое благородство, а я между ними -- курц-галопом, курц-галопом.
Екатерина тряхнула головой, утерла глаза.
– - Нишево, я не плачу... Курц-галопом, -- отчего все дела мои, самой великой важности, стали принимать мягкое изящество... Дурно токмо одно, у твоей государыня было и осталось бабье сердце. Ведь я немка. А немки до старости мечтают о своем человеке. Понимаешь -- mein Mann... ]Мой человек (нем.)[ Но судьба дала мне великую державу, войны, устроение народов и много, много Manner...]Мужчины (нем.)[ Екатерина высморкалась, гибко встала.
– - А, черт, разревелась. От таких расстройств у меня подымается желудочный ураган. А государям надобно свежая голова и хороший желудок.
Ланской по-детски рассмеялся.
– - Вот ты смеешься. А понял ли ты, кроткий душа, почто должна была льстить, приятствовать, покупать похвалы продажных перьев Европы? Глупцы скажут: Екатерина вздорно тщеславна. Глупцы не поймут никогда, что северная монархия Immortelle Ekatherine II, как зовут ее нынче философы, заботилась токмо, чтобы все забыли в императрице российской немецкую, худенькую девчонка Катрин, ту принцессу Фикэ, который ходил по рукам...
Ланской склонил голову к ладоням государыни:
– - Не будь ты царицей, твой трон и так воздвигся бы в сердцах.
– - Мои пииты льстят краше... Идем, мой друг, ужинать.
Уже за полночь, Марья Саввишна меняла свечи. Императрица и генеральс-адъютант сидели, склонясь над столом, тесно прижав друг к другу головы. Они рассматривали любимые Ланским продолговатые римские камеи, -- фиолетово-прозрачные, если смотреть их на свет, -- резанную на камне головку Junius Bratus и Младого Ахиллеса.
Когда Перекусихина ставила канделябр, Екатерина вскинула голову, весело улыбнулась:
– - Не сердись, Саввишна, ступай... Твой Катрин всегда быль явной дура.
КАЛИОСТРОВЫ ШУТКИ
Вертится
Не ведают того ни умный, ни дурак.
Фонвизин
Граф Феникс роговой палочкой чистит крепкие ногти.
Бакалавру противно, что граф чистит их тут же, за кушаньями, и что короткие его пальцы лоснятся от сала: граф обсасывал крыло рябчика. Теперь на его тарелке горка оранжевой кожуры. Апельсинные косточки граф выплевывает в горсть. Его белая салфетка, повязанная на затылке ослиными ушами, залита соусом. Граф ест неряшливо, чавкает, ковыряет мизинцем в глубине рта. Его лысый лоб от удовольствия в поту.
Сунув роговую палочку в карманчик камзола, граф стал прихлебывать горячий кофе. Он прищурил один глаз на Елагина, над другим, -- круглым и строгим, -- ерошится черная бровь.
– - Вы спрашиваете, сколько мне лет, -- граф, выпятив нижнюю губу, шумно глотнул, поперхнулся. Неспешно утер маслянистый пухлый рот, оставив на салфетке коричневые пятна.
– - Уважая ваше гостеприимство, рыцарь и брат, я могу вам открыться: жизни моей 5557 лет.
– - 5557? Быть не может!
– - Елагин всплеснул руками. Кривцов от стыда кашлянул: до чего дерзко врет этот неряшливый итальянец с блестящими, как у рака, глазами.
– - Несносный лжец, подумали вы, -- я вижу по лицам, -- граф сорвал салфетку, отшвырнул, злобно приподнялась верхняя губа, обнажив мелкие зубы.
– - А я подтверждаю: кавалер Калиостро живет на земле 5557 лет, а может быть, больше...
– - Граф, простите, но не могу вам поверить, -- канцлер с досадой отодвинул тарелку.
Калиостро побледнел. Черные глаза запылали.
– - Не верьте, снова вас убеждать, мало вам явных знамений?.. Калиостро, Калиостро, ты бродишь по странам слепых, среди народов глухих... Весь мир будет твой, а они, маловеры, скажут: Калиостро -- плут, Калиостро -- обманщик.
– - Остановитесь, граф, вам не говорят таких позорных слов, -- твердо сказал Елагин.
– - Но согласитесь, 5557 -- подобных сроков человеческой жизни не обнимает мой бедный, темный ум.
– - Но вы забыли, что я владею камнем мудрости, что я победил смерть. Даже для глупых старух, даже для расслабленных сластолюбцев имею я рецепты вечной молодости и долгой жизни: каждые пятьдесят лет, в майское новолуние, поститься два месяца, питаться только чистым воздухом и чистой водой, пускать кровь, принимать Materiae primae, втирать мои египетские помады Robantia, Stimulantia и масло премудрости.
– - Целая аптека, -- сказал Елагин по-русски, подмигнув бакалавру.
– - Да, наконец, вы забыли имя мое. Не подумали, что означает имя, принятое мною, -- Феникс, Феникс...
– - Феникс?
– - встрепенулся Кривцов, -- Феникс, из пепла вечно рождаемый?
– - Вы правы, молодой кавалер... О, сколько стран, народов, веков, имен прошли и пройдут в глазах моих.
– - Да кто же вы, откройтесь?
– - Елагин внимательно посмотрел на графа.
– - О, только Джузуппе Калиостро, бродячий итальянец...
– - Глаза графа блеснули под полуопущенными веками, как дальние молнии.
– - Или не видите вы, кто перед вами?