Граф Морен, депутат
Шрифт:
Трости не было видно снизу, и потому нельзя было успешно атаковать ее камнями. Я решил взобраться на дерево. Бедный старик заплетающимся языком путано умолял меня не делать этого. «Довольно, — говорил он, — девочка получила свой мяч и больше не плачет». Но я чувствовал прилив неукротимой энергии: это начинала действовать моя любовь к г — же Планшонне. Я взбирался с ветки на ветку с проворством, которого раньше за собой не знал, и схватил трость.
Тут я заметил ее золотой набалдашник и бирюзовый ободок.
Я протянул трость незнакомцу и скрылся, чтобы ему не пришлось благодарить меня второй раз. Мои мысли приняли другой оборот.
Действительно, трудная была работа. На этот раз дело шло о зонтах, подаренных графом Мореном рыночным торговкам.
Уже один этот поступок вызывал в Планшонне такое негодование, что прежняя статья, которую я считал столь резкой, казалась теперь робкой и слабой.
Я его поздравил. Он был польщен и ответил:
— Я вам расскажу, в чем дело. Сегодня утром я пошел на рынок купить дыню (вы ведь знаете, для того, чтобы купить дыню или фазана, женщины совершенно не годятся: только мужчина умеет покупать фрукты и дичь); проходя мимо лотков, я заметил у всех крестьянок новенькие красные зонты. Я спросил об этом торговку маслом; она ответила, что с незапамятных времен в зту пору «замок» даром раздает зонты всем рыночным торговкам. А замок — это граф Морен. Графу Морену, знаете, принадлежит здесь семьдесят четыре гектара родовой земли. Тогда я подумал: «Ну, тетушка, ты и не подозреваешь, что приготовила для меня статью».
Он потянул меня за рукав и прибавил:
— Приходите ко мне обедать! Будем доедать остатки.
Я отказался, не желая слишком сближаться с моим редактором. Я только сделал визит г — же Планшонне; она сидела перед букетом полевых цветов и чинила штаны старшего сына. Мы оба держали себя чрезвычайно скромно, и с тех пор, если я еще и любил г — жу Планшонне, это чувство пробуждалось во мне только при лунном свете и было таким же бледным и холодным, как луна.
Я довольно скоро обучился своему ремеслу и выполнял работу добросовестно. По целым дням я вырезывал сообщения из газет, правил гранки и писал заметки во славу г — на Веле.
Что до графа Морена, я не щадил ни его убеждений, ни его самого.
Я выходил мало. Но однажды я пошел погулять по берегу реки, которая отражала в своих голубых водах ивы и белые дома. В этот день я зашел дальше, чем обычно, и очутился у ограды парка; его широкие лужайки простирались по косогору до фасада замка в стиле ампир с фронтоном и колоннами. Калитка открылась, и вышел мой неизвестный друг, паралитик, которого я встретил в лесу. Он опять сопровождал девочку; но на этот раз она не шла рядом с ним. Она лежала в колясочке, которую катила гувернантка, и было мучительно смотреть на побледневшее лицо девочки. Она лежала на вышитой подушке под тенью поднятого верха.
Она была похожа на украшенных филигранным серебром восковых мучениц, язвы и драгоценности которых созерцают в своих кельях испанские монахини.
Отец был одет элегантно, ко от слез на его лице размазались румяна. Он подошел ко мне неровным шагом, взял меня за руку, подвел к девочке и тоном умоляющего ребенка спросил:
— Ведь правда, она совсем не изменилась с тех пор, как вы ее видели? Это
Мы шли рядом; я изо всех сил старался успокоить бедного старика. Но я сам был очень огорчен. Мы молчали, как вдруг больная девочка вскрикнула:
— Мама! Мама!.. Хочу к маме!..
Отец задрожал всем телом и ничего не ответил.
— Хочу к маме! — плача, твердила девочка.
Тогда отец простер руки и возвел глаза к небу, словно призывая его в свидетели незаслуженного несчастья.
Мы молча шли за коляской; она остановилась в еловом леску. Гувернантка опустила верх, и мы заметили, что девочка испугалась чего-то невидимого для нас. Я пытался развлечь ее цветами и песнями. Мне это удалось. От свежего воздуха она слегка оживилась. Она приподняла голову. Через час ее щеки были почти розовыми.
Когда стало свежо и надо было отвезти девочку обратно в замок, отец пожал мне руку и пробормотал:
— Благодарю вас! Мне бы хотелось… быть вам полезным. Я — граф Морен.
Граф Морен! Я остолбенел.
В свою очередь я пробормотал:
— Граф Морен? Кандидат в депутаты?..
— Тс — с… тс — с… тс — с, этот… как бы сказать?., префект выдвигает мою кандидатуру. Он говорит, что я единственный… как бы это сказать?., кандидат, угодный правительству, имеющий… как бы это сказать?., шансы на… успех. Но я категорически… отказываюсь от всякой… кандидатуры. Я не хочу, не могу оставить этого ребенка. Наш… как бы это сказать?., император поймет, что я не могу. Эта девочка одинока… понимаете… одинока… ее… как бы сказать?., ее мать…
Я бы охотно признался в моих ошибках и проступках по отношению к нему, но решил, что у него не хватит сил выслушать такое признание.
Г — н Веле был избран; он получил на 362 голоса больше, чем граф Морен. После выборов я вернулся в Париж. Я жил там уже около трех месяцев, как вдруг ко мне явился Фонтане.
— Ну, дружок, — сказал он, — значит, ты опять наделал глупостей? Хорошенькие рассказывают о тебе истории; но я знаю, с тобой ничего не поделаешь. Я тебя знаю; я твой старый товарищ, я понимаю, ты скорее слабовольный, чем злой. Но, между нами, ты виноват, очень виноват. Так не начинают карьеру.
Я спросил у него, в чем дело. Он пожал плечами так уверенно, что я оробел.
— Ты отлично знаешь, о чем я говорю. Нельзя быть слабовольным до такой степени, мой дружок! Как?.. Тебя послали в**", чтобы поддерживать кандидатуру господина Веле, а ты затеял интриги с его противником!
Я вскрикнул от удивления, я запротестовал.
— О, Веле рассказал мне все, — объявил Фонтане. — Ты человек неловкий… Я понимаю, на худой конец, что можно перейти из одной партии в другую. (Мой друг Фонтане понимал все.) Да и то надо это сделать пристойно и добиваться при этом определенной цели. Ты человек неловкий. Значит, ты не видишь, что империя выдохлась, кончилась, ты не видишь ничего: ты не видел, что твой граф Морен — только старый интриган. (Повторяю, мой друг Фонтане видел все.) Лучшее, что есть у Морена, мой дружок, это его жена. Когда я говорю, что у него есть жена, это только слова. Она все лето разъезжает без него по курортам и модным пляжам. Меня представили ей в Трувиле. Я танцевал с ней на благотворительном балу. Не скажу о ней ничего дурного, это было бы нехорошо с моей стороны, но, между нами, она распутная бабенка.