Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году
Шрифт:
— Как вы полагаете, — спросила мать, — останутся ли раненые в Смоленске или будут отправлены в другое место?
— Об этом перед моим удалением известно не было; но буде слух, до меня сегодни дошедший, справедлив, о назначении здесь в окрестностях лазарета, то, вероятно, этот лазарет и состоит из находившихся в Смоленске раненых. Если общее согласие одобрит план мой учредить в том селении трактир, то я завтра же отправлюсь туда и поставлю первою обязанностию разведать о господине Богуславе.
— Как же вы не боитесь показаться снова французам, — сказала мать, — когда из Смоленска сочли нужным удалиться и предпочли вступить в этот необъятный лес, где, можно сказать, чудом удалось вам найти жилище человеческое.
— Я достиг моей цели, — отвечал Обоянский, — я привел себя в безопасность.
— Но разве не страшитесь вы, — продолжала Мирославцева, — оскорблений, какие могут быть вам нанесены этими просвещенными вандалами? Уверены ли вы, что они от вас не потребуют чего-либо противного вашему долгу?
— Я уверен в этом, — спокойно отвечал Обоянский. — Чернь, конечно, готова посягнуть на все неистовства, но между офицерами не отчаиваюсь найти человека с душой, буду стараться приобрести его приязнь, а с нею и защиту чести моей. Мои лета и некоторый навык обращения с чужеземцами будут, уповаю, моими надежными защитниками; более же всего полагаюсь на милосердого Создателя; он видит чистоту моих намерений и не оставит меня. Его благостию нашел я неожиданное благополучие: поручить мое достояние в верные руки, ибо уверен, что вы не откажетесь взять под сохранение небольшой сверток, заключающий важнейшие для меня бумаги. Я запечатаю его моей печатью и тотчас принесу к вам. Человеколюбие обязывает вас не отказать мне в этом, а бог благословит вас за оказанную мне милость. Я замечаю, — продолжал граф, — что вас заботит такая комиссия: вы, может быть, полагаете не безопасным собственное ваше убежище и потому страшитесь обязывать себя ответом за целость оставляемого мной под сохранение; но я торжественно объявляю, что поручаю оное вам, как христианке, как другу, сударыня, если позволите мне так назвать себя. Между нами не может быть никаких по сему предмету расчетов; а ежели я умру, ибо бог волен в животе нашем, то вам предоставляю право отослать пакет мой в ближайшее присутственное место для раскрытия и исполнения, как будет следовать по закону.
Напряжение, с каким говорил граф, стараясь убедить Мирославцеву не противоречить его плану, его благородные, одушевленные величием черты лица, его важный и вместе умоляющий взор, все соединилось к тому, чтоб просьбе его быть исполненной.
— Я согласна, — отвечала Мирославцева, — имейте ко мне столько доверия, сколько успели внушить к себе. Ваши бумаги будут сохранены в целости: Антон пособит мне исполнить это слово, несмотря даже и на то, останется ли жилище наше неприкосновенным. Станем вместе молиться, — да пройдет наставшая година бедствия, и да сохранит нас всесильная десница божия.
Растроганный старец воздел к небу руки; на лице его отразилось благоговение; слезы катились по щекам его. Казалось, безмолвная, но красноречивая молитва воссылаема была им горе. Мать смотрела на него с умилением; Софья плакала.
— Вы нашли во мне подобие вашей дочери, — воскликнула она, — молитесь же за вторую дочь вашу, пусть чаша горестей ее не будет переполнена… Столько ужасов превышает слабые силы женщины!
— Благородная дева, — отвечал старец, как бы вдохновенный свыше, — горести твои окончились. Я именем божиим возвещаю тебе о сем. Дочь моя! Милая дочь моя! Ужели ты сомневаешься в любви божией; ужели думаешь, что христианина может постигнуть искушение свыше сил его?.. Потерпи еще. Смирись пред Господом, и на горизонте прекрасной твоей жизни появится светило блаженства и не закатится вечно!
Лицо Обоянского сияло тем блаженством, о коем возвещал он. Священный восторг пылал в его взоре; казалось, посланник божий стоит пред юной девой и возвещает ей непреложный завет небесный. София благоговейно наклонилась к руке добродетельного мужа и прижала ее к сердцу; слезы еще катились по лицу ее, но грудь освежилась; она дышала легко; сладостная речь старца, как живительный бальзам, пробежала по нервам, и тайная уверенность в истине возвещаемого им наполнила сердце ее.
Мать смотрела в умилении на это зрелище и улыбалась сквозь слезы. Ее доверенность и уважение к старцу, чудом заведенному в их убежище, возрастала от
Беседа друзей продолжалась далеко за полдень. Обоянский много говорил о Богуславе, отзывался с похвалою о его мужестве в страданиях, причиняемых раною. Пуля перебила ему правую руку близ плеча; он очень был слаб от большой потери крови, но доктора не почитают его в числе отчаянных. Молодость и сила, без сомнения, помогут ему, говорил граф, перенести болезнь, и почтенная рана, полученная за свободу отечества, со временем будет только лучшей ему почестью, предметом благородной гордости; она приобретет ему сугубое уважение общества и любовь красавиц. Взгляд старца, при последних словах несколько приостановившийся на глазах Софии, вызвал яркую краску на лице ее, она отвернула голову, как бы рассматривая что-то на столе с книгами, стоявшем вправо от ее кресел; но вспыхнувшая округлость левой щеки и загоревшееся между томными локонами ухо изменили тайне ее взволнованного сердца. Граф, казалось, удовлетворил своему любопытству; он тотчас переменил разговор. Грозные пророчества погибели французов загремели из уст его.
— Пусть участь Смоленска будет участью целой половины России! — воскликнул он. — Остальная половина восстанет грозой и накроет утомленные полчища врагов под развалинами первой. Как я похвалю благоразумный поступок ваш: не удаляться далеко от места вашего жительства; кроме того что дальний переезд сопряжен в настоящее время с великими неудобствами, ибо все дороги затоплены войсками, нельзя и знать: далеко ли будет отступать наша армия или какое направление возьмут неприятельские силы, — следовательно, мудрено заключать о безопасности того или другого города. Хотя меры, принятые Антоном, похожи на повествуемые в романах исполинские замыслы баснословных героев, но сии меры так обдуманны и положение окружающего леса столь покровительствует им, что недоступность убежища нашего признается единогласно. Прежде нежели пойду я на село знакомиться с новыми соседями, хочу непременно обойти с Антоном все окрестности, чтоб самому удостовериться в слышанном; я и давно бы уже это сделал, но чувствовал, что силы мои с дороги еще не совсем укрепились.
Софья, успокоенная сделанным от прежнего разговора отступлением, снова приняла участие в беседе; добродушное и беззаботное выражение лица Обоянского ободрило ее; она уверилась, что остановленный на ней взор его был взор случайный, ничего не испытующий, и что старик даже вовсе не заметил ее смущения. Мысль, что Богуславу будет подана помощь, что она будет знать теперь о состоянии его здоровья, что станет часто говорить об нем, что, может быть, он займет в Семипалатском ее собственную комнату, все это наполнило ее мечтательностию, все было так сладко и так ново для ее страдающего сердца! Самая тоска ее растворилась доверенностью к промыслу. Мужественный голос графа: «Твои страдания кончились!» — отдавался в ее душе и противу воли наполнял ее тайною, деятельною верою в лучшее будущее.
После непродолжительного сельского обеда втроем граф принес к Мирославцевой небольшой пакет:
— Вот, — сказал он ей, — все мое достояние; его можно спрятать даже в рабочий ваш мешок. Отдавая его вам под сохранение, я совершенно свободен. Новый трактирщик вашей деревни оставил себе столько денег, чтоб не нуждаться; но и не более того, что можно с доверчивостию показать даже разбойникам. Теперь я отправляюсь с Антоном для осмотра окрестностей и к закату солнечному надеюсь воротиться, чтоб провести с вами последний вечер. Конечно, я уповаю приходить сюда и с новых квартир, но кто порукой за будущее? — благоразумней пользоваться тем, что в руках еще.