Граф Орлофф

Егоров Валентин Александрович

– Вы назвали себя любящей женщиной! – Едва слышно и злобно просипел я.

Я не хотел привлекать внимание публики к нашему разговору, поэтому простым подергиванием плеча, создал зону молчания, в которой оказался вместе с этой гадюкой баронессой.

– Да, как вы посмели говорить такое! Я все подготовил так, как вы хотели! А вы взяли и…

– И вместо тебя отдалась кучеру Джакомо! Примерно, так вы, граф, хотели бы закончить свою сентенцию в отношении позапрошлого утра! А почему тогда, Иван, ты мне уши прожужжал этим своим кучером. Что ты желаешь сделать из него великого воина, что поставишь его во главе войска для завоевания мира! И весь вечер напролет разговор шел только о Джакомо и его достоинствах. Почему, когда солнце начало подниматься над горизонтом, тебя не оказалось рядом со мной. И как, по твоему, я могла отказать этому великому юноше? Ведь мой отказ, его великая душа могла бы не выдержать и сломаться под бременем обстоятельств, и ты, Иван, не получил бы великого воина и не смог бы завоевать нашего мира. К тому же, для твоей информации, Джакомо, любил меня так, как любят свою первую любовь, осторожно и нежно. Мне же в тот момент была нужна твоя любовь, Иван, ненасытная и буйволиная. Когда ты наваливаешься и не останавливаешься до тех пор, пока на меня не рушатся небеса. А ты, подлец, воспарил в небо и бежал без оглядки, подобно ублюдку. Да, и к тому же, мой дорогой, какое ты имеешь право позволять какой-то Сюзанне, маркизе де Монморанси, распространять слухи о том, что ты подарил ей ребенка мужского пола, а где мой ребенок, мужлан?

Не зная, как можно было бы приостановить эту беседу, в которой я полностью проигрывал Аманде, я начал мысленно оглядываться по сторонам. В этот момент мимо раскрытых школьных ворот пробегала большая группа семинаристов старшего класса гимназии Сен-Сюльпис. Я сделал так, чтобы эти семинаристы заглянули бы в широко раскрытые ворота. Там они увидели выпускников школы, которые со шпагами в руках все еще расхаживали по двору. Своим родителям и друзьям выпускники демонстрировали технические приемы владения шпагой, применяя которые, побеждали в боях.

В этом месте мне следует специально упомянуть, что шпаги учеников хотя и были боевым оружием, но они имели специальные шарики на своих остриях, чтобы серьезно не ранить или убить учебного противника.

Не обращая внимания на взрослых людей, семинаристы начали выпускников школы обзывать нехорошими словами, те же отвечали нечто подобным. Так в доли минуты и неприметно

для всех произошла перепалка словами, которая начала перерастать в столкновение между двумя этими сторонами. Семинаристов было больше, они моментально построились в строй атакующего "кабана" и через ворота большой группой прорвались на территорию школы. Тут уж началась большая потасовка. Семинаристы не имели оружия, но своими кулаками они выпускников школы валили на землю и ногами их избивали.

Потасовка все-таки переросла в драку, выпускники школы, оставаясь в меньшинстве, были вынуждены применить свое школьное оружие. Со стороны семинаристов тут же последовали крики о том, что их убивают. Они воспользовались своим преимуществом и так навалились на выпускников, что маркиз де Амбуаз был вынужден обнажить свою шпагу и, угрожая ей, прорвался к входу в школу, встав на ее защиту. Одновременно он криками и понуканиями заставлял мужчин родителей шевелиться и обнажить свои шпаги, чтобы те, угрожая шпагами, остановили бы гимназистов. Глазами маркиз продолжал рыскать по двору, словно пытался кого-то разыскать. Внутренне я знал, что он ищет меня.

– Граф, идите и накажите этих глупых негодников, затеявших драку. Сегодня вечером я навещу вас дома, тогда мы вдоволь наговоримся. – Прошептала Аманда и, прикусив губу, девчонка с каким-то странным выражением в глазах принялась наблюдать за дракой.

Я совершенно не хотел и не был готов обнажать своей шпаги, не по чести было использовать боевое оружие против этих мальчишек, едва достигших совершеннолетия. Своим кулаками мне пришлось хорошенько поработать, успокаивая гимназистов, любителей помахать кулаками. Не забывая и самому уклоняться от ударов, среди этих парижских гимназистов оказалось немало парней, неплохо работавших кулаками. Бокс только что был изобретен в Великобритании, но не получил еще большого распространения, а эти парнишки, парижские гимназисты, так лихо махали своими кулачками и кулаками, словно уже были профессиональными боксерами. Уложив на землю очередного мальчишку апперкотом, я обратил внимание на то, что этот гимназист знал, что это за удар я только что провел и даже попытался уйти из-под него, но он не оказался столь быстрым и ловким, все-таки попал под мой удар правой рукой.

Я отошел в сторону и, ожидая приближения очередного противника, раскинул мысленную сеть, пытаясь разобраться в происходящем. Первые же результаты прямо-таки ошеломили меня, в головы многих гимназистов была заложена небольшая программка обучения английскому боксу. Я попытался выяснить, кто же мог проделать такую работу и почти уже все выяснил, как последовал удар по моей печени. Это удар заставил меня развернуться и посмотреть вслед убегающему от меня гимназисту. Это был простой парижский мальчишка лет шестнадцати, семнадцати, но он почему-то точно бил по печени, а теперь удирал, сломя голову. Что-то горячее потекло по моему правому боку, я машинально засунул руку под камзол и почувствовал там что-то горячее и скользкое. Когда вытащил руку, то мои пальцы были в крови. Этот гимназист умудрился пырнуть меня ножом, даже весьма неудачно для меня попал в печень, это был смертельное ранение для этих времен.

Кто-то попытался меня убить. Борясь со слабостью, которая началась разливаться по всему телу, я прислонился к стене здания и продолжил изучать ситуацию во дворе. Там к этому времени кое-что изменилось, Джакомо под своим началом собрал выпускников школы, небольшим отрядом он медленно, но верно вытеснял гимназистов со школьного двора. Пощелкиванием пальцев я попытался приостановить кровотечение из раны, мечтая о том, чтобы поскорее добраться до дома и серьезно ею заняться. Но сейчас я должен был покончить с этой дракой, пока дело не дошло до смертоубийства. В этот момент во все еще распахнутые ворота ворвалась еще одна большая ватага, но на этот раз она состояла из парижской голытьбы, которая прибыла сюда для того, чтобы немного пограбить в свое удовольствие. Представители этого парижского сословия не умели и не желали драться ни на кулаках, ни на ножах, поэтому ватага застопорилась в воротах, не решаясь продвигаться вглубь двора, где разворачивалось настоящее сражение. Этой своей нерешительностью и остановкой в проеме ворот голытьба перекрыла гимназистам возможность отступления, возможность свободно покинуть школьный двор. В результате гимнасты оказались как бы между наковальней и молотом, их теснили к воротам, а парижская голытьба их не пропускала. В этот момент маркиз де Амбуаз присоединился к группе выпускников, собранной Джакомо, все чаще и чаще в воздухе мелькали шпаги, которые, падая плашмя, на плечах и спинах гимназистов оставляли кровавые следы. В бою наступал момент, когда бойцы отряда Джакомо могли преодолеть свой страх перед убийством человека, и тогда пролилась бы настоящая человеческая кровь, чего я не мог позволить. Взмахом руки я остановил любое движение на школьном дворе, выпускники школы фехтования, гимназисты и голытьба замерли неподвижными статуями и истуканами в самых красочных и необычных позах. Пошатываясь из стороны в сторону, я вышел к голытьбе и мысленно им приказал покинуть школьный двор, махнув рукой сторону улицы. Около тридцати человек построились в две шеренги и строем покинули проем ворот. Затем уже потянулись ряды гимназистов, я все продолжал стоять в проеме школьных ворот и вглядывался в лица гимназистов, пытаясь среди них найти того мальчишку, который ударил меня ножом в спину. Среди гимназистов такового не оказалась, но к этому времени я уже знал, кто же воспользовался моей ошибкой и нанес удар из-за угла, устроив это побоище. Молодые умы гимназистов были широко для меня открыты, я рылся в них, читал между строк, пока не узнал всей тайны их появления на этой улице. В какой момент, как все гимназисты ушли, я поднял голову и в начале улицы Кассет увидел парижских полицейских, которые, подобно падальщицам гиенам шли на запах насилия, а также в надежде на то, что им и самим удастся поживиться. Мысленно я рассказал маркизу де Амбуаз, как ему следует себя вести с полицейскими, а сам в это время подозвал своего "Коломбино" и с большим трудом взгромоздился в его седло. Во дворе особняка Бунга-Бунга прямо-таки стащил меня с седла коня и чуть ли не на руках поволок в покои. Доктор и в прошлом мой секретарь, мосье Слюсар, появился по первому зову. Он внимательно осмотрел мою рану, пальцами рук коснулся ее краев и что недовольно пробурчал под нос. Мою спальню заполнили какие-то странные существа, которые более походили на чертей и дьяволов преисподней. Эти существа со знанием дела занялись сооружением операционного стола посредине моей спальни. Когда все было готово, ко мне подошли два здоровых дьявола и, легко подняв меня на своих руках, перенесли меня на операционный стол. Бунга-Бунга на этот раз особо много не крестился, но далеко от меня мажордом не отходил. Ему доверили держать холодный компресс держать на моей голове, парень так перестарался, что от его компресса меня стало бросать то в жар, то в холод. Доктор Марбас первым делом обработал рану, первоначально накачав меня морфием, чтобы я заснул. Но я оказался хитрецом и, прежде чем впасть в бессознательное состояние, отдал приказ своему мозгу вести наблюдение за ходом операции. Дьявольская операционная бригада состояла из нескольких дьяволов хирургов, каждый из которых делал только свой надрез, быстро справилась с обеззараживанием раны, а затем перешли к самому трудному делу, наложению швов на мягкой ткани печени. Дьявол хирург, который накладывал шов на порез печени, сделал это с удивившей меня быстротой, но я впервые в жизни видел, что бы дьявол вытирал бы пот со лба после выполненной работы. Они, дьяволы, ведь не привыкли много перерабатывать! Глава 9 1 Я не ожидал, чтобы какое-то там мое ранение вызвало бы такой ажиотаж! В течение всего следующего дня мне пришлось принимать посетителей, которые наносили визит только ради того, чтобы убедиться в том, что я жив и даже выздоравливаю. Первым такой визит нанес резидент Сикрет Интеллидженс Сервис и морской министр Франции в одном лице, маркиз Жак-Батист де Сеньоле. Он долго крутился рядом с моей кроватью, но всячески избегал смотреть мне в глаза. Из-за этого незапланированного визита министра мне пришлось спешно залезать в постель, изображать умирающего человека, Я громко постанывал, со лба крупными каплями катился пот, иногда приходилось корчиться в приступах острой боли, которые якобы имели место в моем правом боку. Одним словом, я вел себя так, словно действительно находился в агонии, одновременно правым глазом подглядывая за поведением своего недруга трейси, который к тому же вел себя не вполне адекватно. Дождавшись момента, когда Бунга-Бунга на секунду покинул нас в покоях, маркиз де Сеньоле крадучись подошел к моей постели, маленьким кулачком с силой ткнул в район моего ранения. Я тут же зашелся в диком кашле, а на губах у меня показалась кровавая пена. Этот гад трейси долго с садистской улыбкой на лице смотрел на эти мои мучения, видимо, муки умирающего человека приносили ему высшее наслаждение. В конце концов, маркиз удовлетворительно и сам себе кивнул головой, чтобы тут же отправиться к выходу из покоев. По ходу дела просканировав его мозги, я понял, что маркиз де Сеньоле остался вполне удовлетворен моим плохим состоянием. По сложившемуся его личному мнению, еще пару деньков и этот агент русской секретной службы, граф Иван Орлофф, мирно отдаст богу душу. Таким образом, я получил в свое распоряжение еще несколько дней, свободных от вражеского наблюдения и преследования. Как только за английским шпионом захлопнулась дверь, то я опустил ноги с постели, облокотился на подушки и в таком полусидящем положении стал ожидать возвращения своего домоправителя, мажордома Бунга-Бунга. А в этот момент мой головной мозг решал одно небольшое логическое уравнение. Он работал, подобно персональному компьютеру, проводя аналитическое сравнение отдельных частей тела этого французского предателя и английского шпиона с отдельными частями тела того самого гимназиста, который вчера пырнул меня ножом в бок. Сравнительный анализ дал однозначный результат, который я, в принципе, и ожидал. Сравнение дало всего лишь восемьдесят два процентов прямых и непосредственных совпадений! Вернулся Бунга-Бунга, он вежливо поинтересовался у меня, когда мы собираемся покидать Париж?! Не удивляйтесь такому странному вопросу как бы к умирающему человеку?! Дело в том, что я уже рассказал Бунга-Бунга о своем намерение посетить немецкий Гамбург, дворецкий был обязательным человеком, всем сердцем болеющим за то или иное дело, вот он и проверял меня, когда же я собираюсь отправляться в дальнюю дорогу. Бунга-Бунга хотел заранее заложить наш дорожный рыдван, отобрать в дорогу лучшую шестерку лошадей, определиться со слугами, которые будут нас сопровождать в поездке. Я же, внутренне посмеиваясь над этой ситуацией, заявил, что Бунга-Бунга должен сам, как глава крупной торговой компании, отправляющийся для переговоров и подписания контрактов с немецкими купцами в Гамбург, определиться со всеми этими вопросами. А мне ему следует доложить об уже принятых им решениях. К этому моменты мы с ним вдвоем уже давно решили, что нашу делегацию будет сопровождать небольшой отряд наемников под командованием нашего молодого мафиози Джакомо! Бунга-Бунга стоял передо мной, краснел щеками, судорожно вдыхал в себя воздух, переступал с ноги на ногу, ему явно не нравилось положение, в котором он сейчас находился. Он не знал, как ему следует себя вести, когда его работодатель вполне живой и здоровый, полулежа в постели, нагло заявлял о

том, что он, как человек, получивший серьезное ранение, и находящийся на грани смерти, остается умирать в Париже. В душе я никогда не был садистом, поэтому, понаблюдав за тем, как реально мучается и страдает мой друг и лучший помощник, решил больше над ним не изгаляться. Ведь, на деле я буду инкогнито сопровождать своего Бунга-Бунга, став на время одним из сменных кучеров торговой делегации, чтобы под его личиной путешествовать вместе со всей компанией. Дома же в Париже останется моя тень, которую время от времени будет посещать великий медик и демон преисподней, мосье Слюсар. Он будет регулярно посещать мой особняк с тем, чтобы во всеуслышание говорить о тех муках, которые я сейчас испытываю. Огорченно покачивать своей головой, лицо делать скорбным каждый раз, когда речь будет заходить о моей физическом состояние, как бы этим утверждая, что он не в силах вылечить друга! Мажордом Бунга-Бунга обладал острым умом, поэтому и служил у меня особо доверенным лицом, был моим близким другом, на которого я всегда мог положиться в самых труднейших ситуациях. Он сразу же сообразил, как он должен поступать в такой столь мрачной ситуации, перед нашим отъездом в Гамбург. Мне даже не пришлось ему во второй раз объяснять свой замысел. Этот сметливый француз сам догадался о том, что в тот немецкий город меня влечет не только одно желание провести переговоры с германскими купцами, но и нечто такое, что я особо не желал с кем-либо обсуждать. Поэтому он прекратил свои наивные расспросы, а стал вместе со мной играть в одну дуду, мы вместе с ним обсудили некоторые детали этой нашей загранкомандировки, обоюдно решив, что о деталях свой договоренностей мы не будем информировать даже нашего мафиози, Джакомо! Через два дня большая дорожная карета, рыдван, миновала ворота моего парижского особняка, проехала по нескольким парижским улицам, чтобы вскоре катить по загородной дороге на город Нэнси. Карету сопровождала небольшая группа вооруженных до зубов всадников, человек в шесть или в семь, которыми, разумеется, командовал молодой итальянский мафиози Джакомо. Я же с возможным комфортом сидел на передних козлах кареты, небрежно посматривал по сторонам с высоты своего положения или сидения, которое делил со вторым кучером торговой делегации Агостино. Такая высокая позиция позволила мне вовремя заметить группу парижских гаврошей, которые с увлечением играли в кости. Эта игра в кости велась на противоположной стороне улицы от моего парижского особняка. В тот момент, когда карета проезжала мимо этой группы подростков, один из них приподнял голову, чтобы внимательно рассмотреть обоих кучеров кареты и сопровождающих ее всадников. Несколько секунд он держал в своем поле зрения меня и Агостино, но вскоре безразлично отвернул голову в сторону, так как не признал в нас знакомым ему лиц. Но этого краткого момента мне хватило для того, чтобы в этом парижском гавроше узнать маркиза де Сеньоле. Этот придурок трейси, английский шпион появился возле моего особняка для того, чтобы удостовериться в том, что это не я отправляюсь на переговоры в Гамбург. Но маркиз де Сеньоле и на этот раз проявил некоторую небрежность в своей шпионской работе! Вместо того, чтобы в этом деле наблюдения за подозрительным субъектом положиться на группу профессионалов наружного наблюдения, маркиз решил сэкономить, сам провел это наблюдение, чтобы в очередной раз, разумеется, облажаться! Дорога, по которой катил наш рыдван, соединяла столицу Париж с городком Нэнси королевской провинциальной Франции. Эта дорога, видимо, пользовалась большой популярностью среди лягушатников, на ней нам то и дело встречались встречные и попутные кареты. В большинстве случаев мы неплохо разъезжались на этой узкой дороге. Проезжали мимо друг друга, даже не останавливались, чтобы познакомиться или обменяться дорожной информацией, как случалось на дорогах моей любимой Московии. Такие встречи, обмен дорожной информацией происходил только в придорожных харчевнях или тавернах, где путники могли отобедать всем тем, что хозяин таверны готовил и выставлял на стол. Хорошо перекусив и отдохнув, можно было познакомиться с той или иной компанией путников, чтобы поболтать с ними о светских новостях столицы или какого-либо провинциального городка. А затем расходиться по номерам для сна перед завтрашней дорогой. Бунга-Бунга оказался неплохим путником, он быстро входил в доверие другим путешественникам, болтая с ними о серьезной или о не серьезной информации. По крайней мере, на этих людей, путешествующими по дорогам Франции, этот молодой человек производил положительное впечатление. Но серьезные документы по торговым операциям с Московией своей компании он изучал в полном одиночестве, когда его карета катила по дороге. В этом месте было бы уместным вспомнить и том, что маркиз Антуан де Монморанси, когда он услышал от меня, что Бунга-Бунга отправляется в Гамбург для переговоров с немецкими купцами, то он неожиданно заявил о том, что он сам будет находиться в Гамбурге в это же время. Что в этой связи он был бы рад с Бунга-Бунга, чтобы вместе с ним поучаствовать в переговорах с немцами. Разумеется, я совершенно не удивился такому странному совпадению интересов, предложению этого французского маркиза, который все больше и больше внимания начал уделять торговле с Московией а последнее время. Такая торговля велась вот уже три месяца, три раза шхуна капитана де ла Рунге уже заходила в Архангельск, вывозя от туда немыслимое количество ворвани, пеньки и многие другие товары. Так, вот эти грузы еще ни разу не достигали берегов Франции, они втридорога распродавались по пути во Францию, в польских землях, на датском побережье или в германских княжествах. К этому времени нам удалось вернуть обратно все золото, которое мы вложили в организацию такой торговли с Московией. Уже сейчас мы собирались к кораблю капитана де ла Рунге, прикупить еще один кораблик для расширения этой взаимовыгодной торговли. Поэтому я и не удивился этому неожиданно появившемуся желанию Антуана де Монморанси срочно отправляться в Гамбург! Там мы будем решать справедливое разделение уже заработанного золота. Должен только сказать по этому поводу, что я особо не спешил перед этим своим французским другом, маркизом де Монморанси, раскрывать свой тайный замысел о том, что и сам, правда, несколько в ином обличье буду принимать участие в переговорах в этом немецком городе-порте. Меня в обличье второго конюха не узнал даже Джакомо, который практически все свое время проводил со своими друзьями всадниками, охраной нашей торговой делегации. Этот молодой итальянец был настолько занят своими повседневными обязанностями, что у него попросту не было времени на то, чтобы ко мне присматриваться. Все его охранники к моему великому удивлению оказались выпускниками школы фехтования маркизе де Амбуаза. Эти молодые шевалье с раннего утра и до позднего вечера проводили в седлах своих скакунов. То они вели разведку дальнейшего пути нашего следования, то окружали карету своими лошадьми и, тренируясь, отбивали очередное вражеское нападение. Сидя на своем кучерском месте, я со скрытым удовольствием наблюдал за тем, как с каждым днем они совершенствовали свою выездку, свое мастерство владение шпагой. Порой мне казалось, что перед собой я вижу не всадников, а самых настоящих древних кентавров. В душе я был доволен этими молодыми французскими шевалье, со временем они станут именно теми бойцами, которых я хотел из них сделать. Что касается меня, то свое время я проводил на козлах рыдвана. В моем подчинении находились упряжные и верховые лошади, которые я и Агостино должны были содержать в должном порядке. Если мы останавливались на ночевку в поле, то в нашу обязанность включалось и приготовление ужина на всю путешествующую компанию. Одним словом свободного времени у меня практически не было, мне приходилось или весь день править лошадьми, или же по вечерам, когда мы ночевали в поле, собирать хворост, искать родниковую воду готовить ужин. Мне это нравилось я оставался доволен и своим положением кучера, и своей повседневной работой. За все время путешествия до Гамбурга меня, окромя Бунга-Бунга, никто так и не опознал. Я неплохо постарался в том, чтобы магией превратить себя в молодого итальянца двадцати-двадцати двух лет. При этом особо постарался, чтобы этот паренек получился красивым и симпатичным итальянским парнем. То, что эта задача мною была успешно выполнена, я догадался, когда мы остановились на ночевку в первой дорожной таверне. Все ее служанки, подобно пчелкам на полевые цветы, тут же слетались, чтобы посмотреть на меня или чтобы случайно коснуться. В ту ночь мне так и не удалось хорошенько выспаться. 2 Возможно, нашей делегации попросту везло, но на всем протяжении дороги из Парижа до Гамбурга, во время проезда по французским, нидерландским и датским дорогам с нами ничего интересного так и не случилось. Мы спокойно переезжали из одного города в другой, из французского Меца в нидерландский Арлон, а затем в бельгийский Бастонь или Льеж. Останавливались на ночевку и поздний ужин в дорожных харчевнях. На нас никто не нападал, только изредка, да и то по просьбе местных властей мы платили подорожную пошлину. Местное население посматривало на нас любопытными и дружелюбными глазами. Если мы были вынуждены останавливаться в открытом поле на ночь, то и тогда местные крестьяне предлагали нам на продажу практически за бесценок свежайшие продукты со своего огорода, которыми они и сами питались. Тогда мы и увидели, что крестьянство Бельгии, Нидерландов и Дании выглядело более хорошо одетыми, солидными людьми, они имели более богатые крестьянские дворы, нежели их собратья во Франции. Но когда мы, наконец-то, достигли германской границы, то хозяин первой же дорожной харчевни нас предупредил о том, чтобы мы были бы более осторожны в своих путешествиях по немецким дорогам, свои пистоли держали бы наготове и заряженными.

– Большинство немецких правителей, князей, только на словах могут утверждать, что они являются законными правителями того или иного немецкого княжества. Что он в этом своем княжестве правит на основании справедливых законов. – Говорил нам хозяин этой таверны. – Но длящаяся пятнадцать лет война русских со шведами вовлекла в себя некоторые немецкие княжества. Германские княжества стали еще боле разобщенными, слова же их правителей о законности их деяний не всегда подтверждаются подлинными делами. Если богатые германские княжества еще в какой-то мере придерживаются и живут по каким-то законам, то другие князья, чьи земли были этой войной разорены, безобразничают и разбойничают на дорогах. Ради нескольких талеров их наемники или охранники грабят, насилуют и убивают дорожных путников, а талеры князья кладут в свои карманы.

Бунга-Бунга внимательно выслушивал предостережения хозяев харчевен, после чего долго беседовал с Джакомо, видимо, призывая того быть готовым к любым неожиданностям, которые могут возникнуть на дороге. Но нам, по-прежнему, продолжало крупно везти, никто на нас не обращал внимания, не нападал. Правда, в одном захудалом германском городишке мы случайно натолкнулись на одного такого местного правителя, на деле осознав то, что хозяева харчевен были правы, когда говорили о характерах и невежестве местных германских правителей.

На площади этого городка мы вдруг увидели небольшой отряд из пятидесяти немецких ландскнехтов. У этих ландскнехтов были замечательные верховые лошади, которые, правда, выглядели слегка истощенными. Видимо, хорошего овса им все же не хватало, давали его в недостаточном количестве. Сами же ландскнехты были одеты в бедную, много раз стираную униформу с множеством аккуратно наложенных заплат. Свое оружие эти ландскнехты содержали в отличнейшем состоянии, видимо, они им не раз пользовались.

По тому, как эти ландскнехты общались с народом и с торговцами, крутившимися на этой ратушной площади, было понятно, что эти ландскнехты были бывалыми солдатами. Причем эти немецкие солдаты по приказу своего офицера это свое вычищенное оружие, не задумываясь, могут пустить в дело, им зарубить любого человека. Увидев нашу карету, выехавшую на эту площадь, ландскнехты начали многозначительно переглядываться, перешептываться между собой. Но я в тот момент был начеку, сумел-таки своими магическими пассами, вовремя погасить их разгорающийся интерес и к нашей компании, и к содержимому кареты. К слову сказать, во Франции мы сделали все возможное для того, чтобы наша дорожная карета не бросалась бы людям в глаза своим внешних убранством. Но, оказалось, что Франции выглядит убогим транспортным средством, в Германии это же самое транспортное средство выглядит великолепнейшей каретой богатого иноземного купца.