Граф Рысев

Леха

Покачав головой, я направился в свою комнату. Там я разделся и сгрёб в охапку выпачканный костюм. В кресле посапывал Тихон, встрепенувшийся, как только дверь моей спальни открылась.

— Ты вообще спишь? В нормальной кровати, я имею в виду? — спросил я, выкидывая костюм на пол в коридоре.

— Конечно, ваше сиятельство, — он посмотрел в сторону лежащих на полу тряпок и поморщился. Да знаю я, что они воняют. Зачем иначе я их выбросил? Чтобы не усугублять отравление, оставляя их в комнате. Башка не только болит, но и кружится, надышался я за ночь знатно. Только бы блевать не потащило.

А то я еще до конца не отошёл от сотрясения, которым меня егерь по имени Елисей наградил. Какие грёбанные черти потащили меня рисовать всю ночь напролёт? — Это отдать в стирку?

— Это выкинуть, а ещё лучше сжечь. Учитывая, сколько на этих тряпках горючих веществ, полыхнёт здорово. — Я смотрел, как Тихон собирает костюм, чтобы унести, и снова спросил. — Так, когда ты спишь?

— Ночью я сплю, ваше сиятельство. А в остальное время я или подле вас нахожусь, или неподалеку. Вдруг понадоблюсь? — и Тихон направился по коридору, чтобы выбросить одежду. Хотя, это вряд ли. Раз мне не нужна, то можно её отстирать и носить кому-нибудь из слуг. Тихонько, чтобы граф не заметил и не опознал свои вещи.

Покачав головой, я закрыл дверь и направился в ванную. Наскоро приняв душ, смыв с себя все запахи мастерской, я как вышел из ванной голым, так и растянулся на свежих простынях, практически сразу проваливаясь в сон.

Я стоял на той самой поляне, на которой тренировался формировать файербол, и которую так тщательно рисовал сегодня ночью. По периметру поляны полыхал огонь, но вместе с тем было жутко холодно. Наклонив голову я довольно тупо разглядывал свои босые ноги. Получается, что я очутился на поляне голым, каким был, когда уснул.

При этом я совершенно точно знал, что сплю в своей постели, поэтому никак не могу стоять голым на морозе! Но почему так холодно? И где хозяйка?

— Я здесь, — прямо через огонь на поляну вышла рысь, и села на землю, не доходя до меня пары шагов. — Я не буду тебя долго задерживать, так что не переживай, замёрзнуть ты не успеешь.

— Это, конечно же, очень радует, но не могла бы ты в таком случае поторопиться? — заледеневшие пальцы на ногах поджались, и я обхватил себя руками.

— Женя-Женя, ты абсолютно непочтителен. — Как и в прошлый раз рысь не говорила со мной в прямом смысле слова. Голос звучал непосредственно в голове. И на этот раз я отчетливо услышал серебристый женский смех.

— Станешь тут непочтительным, когда яйца уж буквально превратились в джингл беллс. — пробормотал я, а в голове раздался новый взрыв смеха. — Я не пойму, ты чего такая весёлая? Вроде бы это я краски с ацетоном нюхнул. Тебе тоже что-то перепало что ли?

— Мне просто радостно. Я привела тебя сюда сегодня, чтобы поблагодарить. Мой портрет вышел чудесным. Эта картина — настоящий шедевр. Боюсь, ты не сможешь больше создать ничего более прекрасного. — Восторженно произнесла рысь.

— Меня больше всего умиляет, что ты этому радуешься. — Я попрыгал с ноги на ногу, стараясь

согреться. — Я не создам ничего хорошего, нет, чтобы поддержать меня в моём горе, и не радоваться этому так откровенно.

— Не утрируй. Ты не создашь больше шедевра, который переживёт тебя в веках, — в голосе прозвучало снисхождение. — Зато этой картиной будут любоваться. Люди специально будут приходить к ней, чтобы насладиться зрелищем. Они будут узнавать меня… Они будут знать, что я являюсь богиней художника, его тотемом. В меня начнут верить. Ты вообще понимаешь, что для богини, значит, вера в неё?

— Понятия не имею, я не богиня, и даже не бог, но, твою мать, действительно могу кое-чего лишиться, если ты не прекратишь заниматься самолюбованием, не скажешь, что тебе надо от меня и не отпустишь меня домой отогреваться в объятьях хорошенькой девчонки?

— Я тебя сюда вытащила, чтобы отблагодарить, но, раз ты не хочешь…

— Ты занимаешься демагогией, — перебил я рысь. — Разумеется, я не против того, чтобы меня отблагодарила богиня, но я, правда, очень замёрз. Вообще, раз это происходит у меня в голове, почему ты не могла сделать меня одетым?

— А кто тебе сказал, что это происходит у тебя в голове? — снова издевательский смех.

Я насупился. А с другой стороны, чего я хотел? Кошка она и есть кошка, вроде бы ластится, а потом ни с того ни с сего как грызнет.

— Ладно, посмеялись, и хватит, — ну, это с какой стороны посмотреть, кто из нас смеялся. — В качестве дара я буду пускать небольшую часть своих сил, которые во мне уже немного возросли, твоей Фыре. Уже очень скоро она станет для тебя прекрасной помощницей во всех делах.

— Я очень надеюсь, что не во всех, совсем во всех мне пока, хвала тебе, помощники не нужны, ну а так, спасибо, конечно. И, если это всё…

Я резко открыл глаза. Лежал я на животе, словно и не пошевелился ни разу с тех пор, как упал на кровать, выйдя из ванной. Сердце заходилось в бешенном ритме. Кожа покрылась мурашками, словно я действительно только что голяком на морозе чечётку танцевал, а попав в тепло начал согреваться.

В дверь постучали. Я крикнул хриплым голосом, что открыто и можно заходить. Вошла Алёна, неся вычищенную куртку, штаны и рубашку. Стараясь не смотреть на меня, она принялась развешивать одежду в шкафу. Мне же было так холодно…

— Иди сюда, — велел я девушке.

— Ваше сиятельство? — она повернулась и тут заметила, что я лежу абсолютно голый.

— Да, я сиятельство, и помню об этом, в отличие от всего остального. Но, здесь сложно забыть, когда раз пятьсот в день слышишь, как к тебе обращаются.

— Что, правда, пятьсот раз на дню? — Алёна осматривала меня, не смущаясь и не отводя больше взгляда.

— Ну конечно, однажды специально считал, — я усмехнулся. — Ты видела картину в гостиной?

— Да. Я её помогала вешать. Это же наша богиня-покровительница? — Прошептала девушка.