Граф Рысев
Шрифт:
— У меня кобыла жеребенка кормит, может, можно попробовать как-то у неё добыть? — внезапно спросила баронесса, которая внимательно следила за нашим разговором.
— А жеребенок где? — я повернул голову в её сторону. Очень осторожно, чтобы не спровоцировать тошноту. — Его, случайно, не порвали, когда вы от тварей драпали?
— Нет, ну что вы, мы не думали, что задержимся, и оставили его на конюшне. У барона Свинцова целая конюшня. А жеребенок уже взрослый, ему материнское молоко не нужно, чтобы выжить. — Ответила Маша, а я долго и пристально смотрел на неё. Она
— То есть, вы хотите сказать, что до сих пор не избавили несчастное животное от страданий?
— Что вы хотите этим сказать, граф? — Маша поджала губы. — Вы считаете, что я способна убить кобылу, только потому, что рядом с ней нет жеребенка?
На этот раз я смотрел на неё ещё дольше, прежде, чем задать вопрос.
— Где вы проходите обучение, баронесса?
— Мои документы приняли на первый курс Иркутского военного училища, — в голосе девушки прозвучала такая гордость, что я невольно восхитился.
— Понятно, — я отвёл взгляд от хорошенького личика и принялся подниматься с постели, стараясь не делать лишних движений. — Вы даже не представляете, как я за вас рад, просто счастлив. Вот только я не имел в виду, что лошадь нужно пристрелить. Её нужно подоить, потому что ей больно, но, вы всё равно не поймёте, так что даже не пытайтесь вникать.
Баронесса пыхтела от возмущения, пока Тихон помогал мне надеть куртку. Судя по тому, что рубашка и штаны всё ещё на мне, возникает вопрос, как меня мыли, не раздевая, что ли? Зачем тогда девицу выгнали? Даже разбираться не буду, наверняка всему этому есть вполне логичное объяснение.
— Тихон, тут есть, чем уменьшить боль? — тихо спросил я.
— Ох ты, вот дурья башка, всё с котеночком возился, да про лекарство совсем забыл. — Тихон хлопнул себя по лбу и вытащил из кармана флакон с мутным содержимым. — Вот, ваше сиятельство, выпейте, головушка враз болеть перестанет.
Спорить я не стал, вряд ли Тихон вот прямо сейчас вздумал меня отравить. Выхлебав мутную тошнотворную бурду из флакона, прислушался к ощущениям. Боль прошла вдруг. Только что голова готова была расколоться на сотни мелких частей, и тут на тебе, ничего не болит, и лишь тяжелый тюрбан на голове напоминает о ранении.
— Тихон, что это было? — спросил я, сделав несколько движений головой. Боль не вернулась и это было просто отлично.
— Так ведь стандартная вытяжка от болей разных, — ответил Тихон. — Домик охотничий, а на охоте всякое может случиться. Вот вернёмся домой, я графу всё доложу. Сколько флаконов лекарства истратили, сколько бинтов… Хм… — Он посмотрел на тюрбан, крякнул, и закончил. — Сколько бинтов извели. Чтобы его светлость человека послал и возвернул всё на свои места.
— Хорошая идея, — я постарался запомнить, что надо такие вот флаконы всегда под рукой держать. Записать бы, а то я на память не слишком надеюсь.
Мои размышления прервал плач голодного котенка, и холодный голос Марии.
— Полагаю вы уже передумали, граф, идти на конюшню, чтобы спасти мою кобылу
— Пять минут роли не сыграют, — спокойно ответил я. Похоже, что в том обезболивающем составе присутствовало что-то успокаивающее. А баронесса, вскинув голову, вышла из комнаты, в которой и так уже неприлично долго засиделась. Проводив её взглядом, я сел на кровать. — Перебинтовывай. Или тащи бриллиант в ста каратов.
— Зачем? — Тихон опешил.
— Что зачем? Бриллиант или нормальная повязка? — я решил уточнить.
— Конечно, бриллиант, — Тихон открыл неприметную дверь, и исчез за ней, чтобы буквально через полминуты выйти, вытирая руки о кусок бинта. — То, что повязку надо бы поменять, и так понятно. А уж как его благородие господин барон хохотал. Аж слёзы из глаз брызгали и нож из рук выпал.
— Бриллиант, чтобы как самый крутой падишах выглядеть, зачем же ещё, — по мере разматывания бинтов, голове становилось легче. — Ай, аккуратнее, чуть полскальпа вместе с волосами не выдрал.
— Так ведь длинные волосы-то, ваше сиятельство, запутаться успели, — оправдывался Тихон, продолжая сворачивать в избытке использованный бинт, тур за туром, метр за метром.
— Да отрежь ты их к хренам собачьим, мешают жутко, — посоветовал я денщику. Тихон в этот момент снял последний тур бинта с головы и осмотрел рану.
— Ну вот, зарубцевалось уже. Не зря орлапера приговорил. Ещё кольца не получил, а уже потихоньку дар начал проявляться. Да исконно наш, Рысевых. Раны вон быстрее заживают. Им только настоечкой и надо немного помочь. Жаль сотрясение, кое у вас в мозгах произошло, так не лечится. Но вот рана уже рубцеваться стала. — Сказал Тихон довольно и принялся вытаскивать из кармана очередной флакон и смачивать его содержимым корпию. — А волосы как можно стричь, да ещё мне…
— Хорошо, не хочешь ты, я сам обрежу. — Собрав волосы в хвост, я взял нож и одним движением отрезал его чуть ли ни у затылка. Голове стало ещё легче. Я же бросил волосы на стол. — Сожги их к такой-то матери.
Я обернулся и посмотрел на застывшего Тихона, который глядел на отрезанные волосы со смесью ужаса и облегчения. Потом тряхнул головой, и подошёл ко мне, быстро и ловко перевязав голову.
— Будем надеяться, ваше сиятельство, что, когда вы всё вспомните, вы меня не четвертуете за то, что я позволил вам причёску попортить. — Он закрыл флакон и сунул обратно в карман. Рану немного жгло, но ощущения были вполне терпимыми.
Словно дождавшись, когда мы закончим, завозился и запищал котёнок.
— Пошли, малыш, попробуем тебя покормить. — Подхватил корзинку и вышел из комнаты.
Тихон шёл за мной на этот раз не оставляя одного и контролируя каждое движение. А ну граф снова решит завалиться? А рядом мягкой соломки не окажется.
Во дворе почти ничего не поменялось. Из-за ворот раздавался рёв, но всё реже и реже. Тихон вроде говорил, что твари долго не живут вне той клоаки, из которой вылезли. Так что, немного потерпеть осталось, чтобы уже ехать туда, где позовут целителя, и он поможет мне вспомнить.