Граф салюки
Шрифт:
Музыку, правда, барчук невзлюбил, и стоило француженке выйти, как за рояль садилась Варька, подменявшая Николя, не прерывая гаммы. Николя быстро понял, что мадам выходит в коридорчик перед детской, когда там появляется Прохор. И Прошка стал получать от барчука 2 копейки в неделю, чтобы всякий раз, заслышав музыку, бежал к детской и вызывал мадам в коридор. Прошка зарабатывал, мадам флиртовала, Варя играла, а Николя читал. Все были довольны. Мария Федоровна заметила тягу девочки к музыке и с удовольствием иногда занималась с ней сама, чем и гордилась.
Когда соседи Нестеровых начали устраивать детские праздники с танцами, Мария Федоровна настояла на приглашении учителя танцев — не хотела, чтобы сын неловко подпирал стены на
Когда Николя уехал, в доме стало тихо и скучно. Барыня заставляла Варю развлекать ее: играть на фортепьяно, читать женские журналы, а если не было свежего журнала, то и скучные газеты. Вечерами к ним присоединялся Илья Михайлович, и часами Варя просиживала с барыней и барином за картами. В карты Варя играла хорошо, но боялась слишком часто обыгрывать господ — могли прогнать на кухню. Не хватало ей скачек на лошадях, фехтования и просто шумных игр в веселой компании помещичьих детей — ездить-то с детьми к ним перестали. Возраст у детей подошел опасный: не дай Бог кто влюбится в дворовую девку. Оно-то и ничего страшного, если бы девка была обычная — пусть бы и порезвился недоросль, но хозяева нянчились с Варей, и ссориться с ними никто не хотел.
Наконец на Рождество приехал Николя. Он повзрослел, возмужал. Изменилась и Варя. Оба смутились этим переменам, увидели друг в друге уже не просто товарищей детских игр. Он много рассказывал о своей жизни вне дома. И все каникулы они то катались на санях, то с мужиками ездили на охоту, просто играли в снежки, а устав, слушали Варюхину игру на рояле да перебрасывались с матерью в картишки.
Так же радостно встретились они летом. В конце лета, незадолго до отъезда Николя, они отправились прокатиться на лошадях. Возле маленького стожка сена у проселочной дороги Варя соскочила с лошади.
— Я хочу забраться наверх, — она подбежала к стожку, но сено было сбито плотно и ей не удавалось влезть на него.
— Ну что ты придумала, — заворчал Николя, а сам покорно слез с лошади и подошел к ней.
— На, становись, — он наклонился и подставил ей свои сжатые руки.
Варя наступала ему на руки, но все равно каждый раз срывалась — стожок был высок. Расшалившись, дети принялись выдергивать пучки сена, делать в стогу углубления — ступеньки. Взобравшись наконец наверх, они стали подталкивать друг друга и скатываться вниз, потом снова влезали на стожок. В пылу забавы они на секунду-другую прижимались друг к другу, каждый раз смущаясь. Но их тянуло вновь испытать это незнакомое волнение. Сердца у обоих колотились часто-часто. Стожок был весь растреплен. Мужик, ехавший мимо на телеге, остановился и осуждающе покачал головой.
— Эх, барин, и вы, барышня, — он видно не узнал Варюху, — что же вы балуете? Сено-то для коровки припасено. Чем же кормить скотину зимой? Э-эх, барье…
Он поехал дальше, все продолжая укоризненно качать головой и что-то ворча, а Ник расхохотался:
— Ой, «барышня», ты — «барышня»!
Варе это не показалось смешным, она вскочила, схватила пук сена и бросила его в Николашу, обсыпав его с ног до головы, да они и так все были в сене. Скатившись со стожка, она взлетела на свою лошадку, но Николя не побежал за ней, а стал подбирать разбросанное сено, забивать пучки кулаком в стог, оглаживать его. Варя проехала чуть, оглянулась и вернулась. Снова спустилась с лошади и стала помогать ему. Потом они столкнулись лбами, опять расхохотались и кинулись к лошадям. Варя ускакала первой, Николя еле догнал ее.
— Стой-ка! Дай я сено выберу у тебя из косы.
Лошади смирно стояли рядом. Варя ерзала, сидеть ей было колко — сено набилось не только за шиворот, но и под юбку, и в юбку — кололо сквозь ткань. Николя отряхивал Варю, щечка ее была совсем близко, румянец пробивался сквозь ровный загар, глаза сверкали, и он вдруг
Через два дня барчук уехал. Воспоминание об этом поцелуе до сих пор тревожило молодую девушку, заставляло быстрее биться ее сердце.
Родители видели, что детей тянет друг к другу, но ничего не предпринимали. Считали, что они слишком молоды, Николя уедет, а в разлуке забудет Варю. Удалять Варьку из дому не хотелось, они привязались к ней.
И вот сейчас эту девочку, почти что дочь, предлагают отдать, словно какую-нибудь телку.
— Как же я могу ее отдать за карточный долг?!
— Э-э, брат, ты не торопись, подумай: чем ей лучше будет у тебя? Ей уж замуж пора. За кого ты ее отдашь, за мужика? Помещик-то никакой ее не возьмет — все знают, что из крепостных. А я никому не скажу, кто она, все ее будут принимать за мою племянницу, якобы сестры моей дочь. Будет жить как барышня. И отпишу пожизненное содержание. А что ты с ней дальше будешь делать? Что ж ей так и сидеть вековухой при вас? Так и не удержишь, не привязывать ведь. Иль ты ее для сына бережешь? Меж ними, небось, уж искра пробежала? — Семен Семенович был удивлен возмущением друга.
Он сам никогда не испытывал душевных тонкостей и не ожидал их найти в других.
Илья Михайлович хотя и возмутился, но понимал, что друг был прав. Нестеров опасался, что его сын женится на Вареньке, в сущности простой дворовой девке. Сына он хорошо знал и был уверен, что Николя любовницей ее не сделает. А им очень нужна была невеста с приданым.
Что же, может быть, это и выход.
Он пошел к Марье Федоровне. Каяться в проигрыше было легче, когда уж виден был выход из создавшегося неприятного положения. Конечно, Варя славная девка, и вроде как-то нечестно отдавать ее в содержанки старику, но своя рубашка ближе к телу. Жена была сначала шокирована, отдать Варьку в любовницы? Но Илья Михайлович разъяснил ей выгодность такого предложения, так ей все обрисовал, что выходило, и без проигрыша надо было бы Варю отправить подальше. Будь у них времени на размышление побольше, не отдали бы девку, а тут от неожиданности, сломленные напором гостя, хозяева с ним согласились.
Утром Варьке объявили хозяйскую волю. Она стояла как громом пораженная. Дали полчаса на сборы, уложили в сани продукты на дорогу, подарили полушубок и шаль, чтобы не замерзла в пути, да и отправили побыстрее, чтобы не передумать. Варя не подошла к хозяйской ручке, молча села в сани, только в глазах блестели слезы. Малышкой она бегала к барину Илье Михайловичу жаловаться на Николеньку, барин посмеивался — ишь, шустрая, не понимает еще, что здесь все принадлежит Николеньке, и она сама тоже его собственность. Но сыну велел делиться игрушками: хочешь играть, так не жадничай. Барыня была более строга, но зато после отъезда сына сильно привязалась к девушке — Варя стала для нее вроде компаньонки. И эти люди, которые всю ее сознательную жизнь заботились о ней больше, чем родная мать, продали ее.
Перед отъездом Семен Семенович решил купить щенка борзой суки. Вчера еще Илья Михайлович, видя такой интерес гостя к собаке, хотел ему подарить любого из щенят, преподнести перед отъездом на память, но сейчас, злясь и на себя, и на Кукушкина за то, что пришлось пойти на подлость, отдать за карточный долг Варьку, можно сказать, продать близкого человека, — уперся и не хотел не то что дарить, а и продавать щенка. Семен Семенович не ожидал отказа, и от этого ему еще больше захотелось привезти из такой дали кутенка на завод. Хотя у него полная псарня, но то все были русские борзые да гончие, а вот салюки не было. Потом Илья Михайлович все же устыдился своей злости: гость-то при чем, сам же сел играть в карты — и согласился продать щенка. Цену заломил, по его понятию, немалую. Семен Семенович из форсу отдал вдвое больше. Тут же принесли кобелька. Сделка состоялась.