Граф в законе (сборник)
Шрифт:
«Смотри: стотысячная купюра, стотысячная, стотысячная».
— Соберите мне в пакет виски, «Чин-чин», фрукты, конфеты. Сдачу оставьте себе.
«Ты веришь: стотысячная! Берешь пакет… складываешь…»
Девица взяла бумажку, подняла ее над головой, глянула на просвет.
— Не беспокойтесь, не фальшивая, — успокоил ее Виктор.
— Доверяй, но проверяй, — сказала девица назидательно и сунула бумажку под прилавок.
Виктор отнес тяжелую пластиковую сумку в машину, направился к другому киоску. Там он так же легко обменял клочок бумага
— Едем!
Приехал Виктор домой за пять минут до назначенного срока. Три минуты бегом, спотыкаясь, роняя, чертыхаясь, расставлял все на столе, Две очень-очень долгие минуты ждал, любуясь красочным угощением.
Она позвонила ровно в шестнадцать ноль-ноль, как и положено отличнице.
Вбежала весело, точно из школы домой. Швырнула портфель на диван. Посреди комнаты остановилась и, разглядывая настольное изобилие, спросила чуть огорченно:
— Ждешь гостей?
— Нет. Ты первая и последняя.
— Так кому же так много?
— Все нам! Гулять, так гулять!
Она снова ожила, подбежала к столу.
— Ни о чем серьезном говорить не будем. Хочу шампанского. Нет, сначала виски. Никогда не пила.
— Виски пьют с содовой, — важничая, напомнил Виктор и стал наливать в широкие фужеры — половину виски, половину содовой. — За твои успехи!
— Ну-ну… — Она кокетливо сморщила личико. — Не будем за это.
— Тогда за тебя. За то, что у меня в гостях очаровательная девушка. И я счастлив.
— Прекрасный тост. За него пьем до дна.
Виктор испуганно оценил огромный фужер, но выпил, как и она, до дна.
— Ананас — не хочу, креветок — не хочу. Вишню попробуем. М-м, хороша! Шоколад нельзя, растолстею. Ветчинку постную можно. С огурчиком. Ой, про шампанское забыли! Давай понемногу, а? И завяжем.
Верочка была неузнаваема. Резвилась, как дитя, щебетала, смеялась, подпрыгивала на месте. Виктор следил за ней восхищенно, любуясь каждым движением, каждым брошенным словцом. И в самом деле, он был счастлив. Слегка кружилась голова, но не от выпитого, а от того, что она здесь, такая милая, игривая, беспечная.
— Предлагаю конкурс на самый короткий тост. Чур, я первая. За красивую жизнь!
— За тех, кому мы нужны! — поспешил Виктор.
— Умница! Наливай. Теперь мой. За настоящих мужчин!
— За свободную любовь! — не сдавался он.
— Что-что? За свободную любовь? Какая прелесть! — Она смахнула со стола опустевшую бутылку от шампанского. Когда рассерженный грохот покатившейся бутылки смолк в углу, сказала покорно: — Все! Ты победил! — и, прижавшись к нему жаркими бедрами, грудью, поцеловала в губы, в нос, в щеку, зашептала под ухом: — Тебе не жарко? Сбрось свой панцирь… Расслабься!.. Один мудрый врач подметил: «Обнаженное тело — заключительный аккорд симфонии природы»… Ну, быстрей…
С этого момента все вокруг исчезло для Виктора. Нелепый, как бред, ликующий экстаз наполнил его и унес в восторженную даль, где
— Какой ты сильный, робкий! Прелесть! Не занимался любовью? Отрок мой непорочный. Я научу. Тебе понравится. Очень понравится.
Из памяти выпало, как он сел на диване, но как она опустилась ему на колени, лицом к лицу — отчетливо помнил. Казалось, все вокруг задвигалось в сладкой, щемяще-томной муке.
…Волшебным осознанием чуда были краткие паузы, когда она заставляла его то ложиться на спину, а сама садилась верхом, то опрокидывала на себя и потом по-змеиному упруго извивалась под ним. Он неистовствовал, исступленно подчиняясь ее зазывным движениям, ее влажным губам и вездесущим пальцам. Пока не упал рядом, пресыщенный, опустошенный.
— Устал?
— Нет.
— Хорошо было?
— Очень.
— Еще хочешь?
И, не дожидаясь ответа, заскользила ладонью по животу вниз, следом побежали губы.
Сколько длилось это чувственное бешенство? Какое это имеет значение! Каждое мгновение казалось, что впереди годы этой сумасшедшей радости, а до утра лет пятнадцать, не меньше.
Она стояла у двери. Виктор предложил:
— Я провожу.
— Не надо. — «С таким ушастым идти по улице? Ха-ха! Прохожие засмеют…» — Спасибо за вечер!
Он оторопел… Не может быть. Почудилось!
— Что ты сказала?
«Господи, до чего ж мил этот страстный мальчик!»
Конечно, почудилось!
— До встречи!
— До скорой встречи!
Оставшись один, прилег на диван. Еще не успокоились всполошенные чувства. Еще волновали, вызывая легкие судороги, пронзительно-яркие ощущения пролетевшей бури. Сдавленные стоны, бессвязный шепот, обезумевший взгляд вновь туманили сознание набегающим, орущим оргазмом.
«Успокойся… Успокойся… Успокойся», — долго и монотонно охлаждал он себя.
Рядом на тумбочке отливала синевой знакомая книга, совсем забытая. Он бережно, как живое существо, взял ее в руки, раскрыл, стал пробегать взглядом отрывки из текста, легонько подчеркнутые на полях карандашом. Пробегал, мысленно ставил вопросы и перечитывал отрывок заново… Получился забавный диалог.
В. Санин: Итак, дорогой учитель, что вы можете?.
В. Мессинг: «Что я могу? Телепатия».
В. Санин: Рад сообщить вам, Вольф Григорьевич, после травмы головы я тоже стал телепатом. Воспринимаю чужие мысли, могу внушать. Смутно догадываюсь, какое будущее открывается. Могу, как и вы, стать артистом. Честно признаюсь: пока я еще не очень-то верю в себя.
В. Мессинг: «Следует упорно работать, развивать свои способности. Мой труд не легче труда… геолога, по неведомой тропке отыскивающего в непроходимой тайге редкий минерал. Дома я просто Вольф Григорьевич, а вечером надо становиться Вольфом Мессингом! Поверьте, им нелегко быть».