Граф-затворник
Шрифт:
Что-то подсказывало ему: мисс Сиборн вот-вот бросится в какую-нибудь безрассудную авантюру, и тогда спасать придется уже не двоих, а троих. А если постараться увлечь ее игрой в «кроткую леди»? Представив, в какие передряги она может попасть, если не удастся ее отвлечь, Алекс содрогнулся и решил: не следует завтра на рассвете отправляться в путь, не взглянув напоследок на семейство Сиборн, чтобы удостовериться в их безопасности. Сейчас в тихом саду он раздумывал: как ему удержать молодую одинокую леди от попыток половчее заскочить в львиное логово. В какой-то момент он поймал себя на мысли, что неплохо было бы создать в своем уэльском доме уютный уединенный уголок для своей жены.
Да черт побери, он вообще-то не желает жениться! Еще не успев вступить на родную землю, Алекс твердо решил: проклятый род Фортинов умрет вместе с ним. Его семья держалась на жадности, ревности и ненависти, а вот людей клана Сиборнов связывали любовь, великодушие и сплоченность. Аннабель должна была унаследовать все, что осталось бы после него. Когда же Алекс вернулся домой, то обнаружил, что судьба сыграла с ним последнюю злую шутку – оказалось, он унаследовал титул графа Калверкоума, а его племянница исчезла, и никто не знает, где она. Все надежды на хоть какое-то будущее растаяли.
Он не хотел и думать, что потерял Аннабель навсегда – она была единственной его надеждой на возрождение прогнившего рода. Надо было во что бы то ни стало ее отыскать, а не тешить себя призрачной надеждой на счастливую семейную жизнь с какой-нибудь испорченной светской леди. Иначе потом придется смотреть, как все рушится, а она смеется ему в изуродованное лицо.
– Где это ты пропадала, Пер? – на всю комнату вопросила мисс Хелен Сиборн.
Персефона же прилагала большие усилия, чтобы как можно незаметнее вернуться в поредевшую толпу гостей и сделать вид, будто вовсе не уходила. Проклиная про себя младших сестер и их нетерпеливые язычки, Персефона с притворной небрежностью пожала плечами:
– Я выходила в сад подышать свежим воздухом, моя дорогая сестрица. День был насыщенным, и мне нужно было побыть в тишине и собраться с мыслями. А если ты еще раз посмеешь назвать меня Пер, то и я стану звать тебя Хел, и мы поссоримся, – яростно произнесла она.
– Ничего подобного вы не сделаете, – прервала дочерей леди Мелисса и посмотрела таким тяжелым взглядом, который не выдерживал никто из ее детей. – Сегодня особенный день, и я не допущу, чтобы вы ссорились, как базарные торговки, когда Джек и Джессика не могут вас видеть.
– Если они вместе, то вообще никого, кроме друг друга, не видят, – вставила мисс Пенелопа Сиборн, в ее голосе явственно звучала неприязнь к такой привязанности.
– Именно так и должно быть, если люди глубоко любят друг друга, Джек и Джессика яркий тому пример, – ответила ей мать и понимающе улыбнулась в ответ на гримаску дочери. – Однажды ты сама поймешь, моя дорогая, – добавила она и засмеялась.
А Пенелопа с отвращением содрогнулась и страстно воскликнула:
– Никогда!
– По-моему, им очень повезло. Я бы хотела влюбиться хоть наполовину так же сильно, как Джесс. Хотя не совсем понимаю, зачем это надо, – заявила пятнадцатилетняя Хелен, еще без взрослой романтичности чувств, но уже без подлинной откровенности девятилетней Пенелопы.
– Ты имеешь в виду влюбиться в Джека или вообще в мужчину? – спросила Персефона, явно заинтересованная направлением мыслей своих младших сестренок. Они на глазах взрослели, а она даже не успела к этому подготовиться.
– Конечно же в Джека. Он в общем-то хорош: герцог, баснословно богат, внешне не уродлив. Но это же Джек!
– Правда, – вполне серьезно согласилась Персефона. – И хотя Джессика знает его целую вечность, она все равно считает: для нее он зажигает
– Вот подожди, сама влюбишься и тогда мне расскажешь, каково это – доверять мужчине, – ответила мать.
Слова матери, по мнению Персефоны, прозвучали чересчур серьезно. А через мгновение она возмутилась, почему его светлость граф Калверкоум именно сейчас быстро появился в комнате. Худшего момента и представить себе было трудно. Несмотря на раздражение от поведения графа, она все равно чувствовала: леди Сиборн внимательно за ней следит.
– Вряд ли я когда-нибудь полюблю так же сильно, – задумчиво произнесла Персефона, ее буквально корчило при мысли о любви к такому отъявленному цинику.
– Поверь, дорогая, никакая женщина не может считать себя в безопасности от такого рода безумия, пока не сляжет в могилу, – довольно мягко возразила леди Сиборн, но ее взгляд внимательно изучал лорда Калверкоума.
Персефона подумала: «Я и так была потрясена поступком лучшей подруги – мудрой, здравомыслящей и почти циничной, – но и она скатилась в любовную бездну, став жертвой весьма распущенного Джека». Да еще и сам горе-кузен умудрился влюбиться в Джессику до такой степени, что порой казался буквально околдованным, не в состоянии связать самостоятельно и двух слов. Из-за их сумасшествия Персефона чувствовала: ее уверенность в хладнокровии и безопасности своего сердца серьезно поколебалась. Если уж Джек и Джессика могли так самозабвенно влюбиться друг в друга, значит, от этой заразы никто не может считать себя защищенным.
Ну ладно, почти никто, хотя вдовствующую герцогиню Деттингем она при всем желании не способна была представить влюбленной, даже в дни ее юности. Более абсурдной ситуации, чем бабушка, решающая отдать ради любви все, и представить себе невозможно. Персефона печально улыбнулась при этой мысли и тут же про себя выругалась, ибо вдруг осознала, что по-идиотски ест глазами графа Калверкоума, словно он единственный лучик света в ее жизни. Она обозвала себя дурой, бросила яростный взгляд в его сторону и опять ощутила – по спине стала подниматься холодная струя страха. Граф как будто прочитал ее растерянные мысли и кривой улыбкой понимающе улыбнулся в ответ. Обмениваться с ним столь пронзительными взглядами определенно не стоило, все-таки могли заметить окружающие. Персефона решила теперь смотреть куда угодно, только не на него. Во всяком случае, пока есть шанс на его ответный взгляд.
Наверняка многие женщины из этих мест и до самого Лондона, хоть раз в жизни увидев ангельски-дьявольскую улыбку лорда Калверкоума, потом целями днями изнывали от желания увидеть графа. Персефона считала себя созданной из куда более прочного материала. Она старалась не задумываться, есть ли у лорда сейчас любовница, та, которая его очаровывает, соблазняет и удивляет. Нет смысла думать, каково приходится этой несчастной под властью столь пылкого и сосредоточенного на ней мужского внимания. Вероятнее всего, граф был настолько скрытен и загадочен, что бедняжке ничего другого не оставалось, кроме как тосковать все дни напролет в ожидании следующей встречи. Тогда чувственный голод заставлял его наконец снова одарить женщину страстью – и так долго, пока она оставалась в состоянии выдержать его неустанное внимание. После чего он вновь возвращался к своему роскошному затворничеству – до следующего раза. Персефона мысленно порадовалась: ей самой никогда не понадобится терпеть мужское внимание, обаяние, ласки в обмен на достойную одежду и пищу, и наградила объект своих возмущенных размышлений взором холодным и уничтожающим. Во всяком случае, она именно таким считала свой взгляд.