Графиня де Монсоро
Шрифт:
Барон удивленно посмотрел на Бюсси, но Бюсси, сделав рукой почтительный жест, как бы говоривший: «Я тотчас вернусь», с улыбкой на губах вышел из комнаты.
Как он и ожидал, ле Одуэн сторожил его у дверей, Бюсси взял молодого человека за руку и увел в свой кабинет.
– Ну, что скажете, дорогой Гиппократ? [79] – сказал он. – Какие новости?
– Где, монсеньор?
– Черт побери, на улице Сент-Антуан.
– Монсеньор, я предполагаю, что там вами весьма интересуются. Но это уже не новость.
79
Гиппократ (480–377
Бюсси вздохнул.
– А что, муж не возвращался? – спросил он.
– Возвращался, но безуспешно. Во всем этом действии есть еще отец, он-то, по-видимому, и должен принести развязку – как некий бог, который в одно прекрасное утро спустится с неба в машине. И все ждут явления этого отсутствующего отца, этого неведомого бога.
– Хорошо! – сказал Бюсси. – Но откуда ты все это узнал?
– Дело в том, монсеньор, – ответил ле Одуэн, со своей доброй и открытой улыбкой, – что, пока вы отсутствовали, мои врачебные обязанности до поры превратились в чистейшую синекуру, и я решил употребить в ваших интересах образовавшееся у меня свободное время.
– Ну и что ты сделал? Расскажи, любезный Реми, я слушаю.
– Вот что я сделал: как только вы уехали, я перенес свои деньги, книги и шпагу в маленькую комнатушку, снятую мной в доме на углу улиц Сент-Антуан и Сен-Катрин.
– Хорошо.
– Оттуда я мог видеть известный вам дом, весь – от подвальных окошечек до дымовых труб.
– Отлично.
– Вступив во владение комнатой, я сразу же обосновался у окна.
– Превосходная позиция.
– Но у этой превосходной позиции тем не менее оказался один существенный изъян.
– Какой?
– Если я видел, то и меня могли увидеть или хотя бы заметить тень какого-то незнакомца, упорно глядящего в одну и ту же сторону. Такое постоянство через два или три дня навлекло бы на меня подозрение в том, что я вор, любовник, шпион или сумасшедший…
– Вполне резонно, любезный ле Одуэн. Ну и как же ты вышел из положения?
– О, тогда, господин граф, я понял, что надо прибегнуть к какому-нибудь исключительному средству, и, ей-богу…
– Ну, ну, говори.
– Ей-богу, я влюбился.
– Что-что? – переспросил Бюсси, не понимая, каким образом ему может быть полезна любовь Реми.
– Влюбился, как я уже имел честь вам сообщить, влюбился по уши, влюбился безумно, – с важным видом произнес молодой лекарь.
– В кого?
– В Гертруду.
– В Гертруду, в служанку госпожи де Монсоро?
– Ну да, бог мой! В Гертруду, служанку госпожи де Монсоро. Что вы хотите, монсеньор, мы не дворяне, и влюбляться в хозяек нам не по чину. Я всего лишь бедный маленький лекарь, у которого вся практика состоит в одном пациенте, да и тот, как я надеюсь, впредь будет нуждаться в моей помощи только в весьма редких случаях; мне приходится делать свои опыты in anima vili, [80] как говорят у нас в Сорбонне.
80
На
– Бедный Реми, – сказал Бюсси, – поверь, что я высоко ценю твою преданность!
– Э, монсеньор, – ответил ле Одуэн, – в конце концов, мне не на что пожаловаться; Гертруда девушка сильная и статная, она на целых два дюйма выше меня и, схватив вашего покорного слугу за воротник, может поднять его на вытянутых руках, что свидетельствует о прекрасно развитых бицепсах и дельтовидной мышце. Это внушает мне к ней почтение, которое ей льстит, и так как я всегда уступаю, то мы никогда не ссоримся; затем, Гертруда обладает драгоценным даром…
– Каким, мой милый Реми?
– Она мастерица рассказывать.
– Ах, в самом деле?
– Да. Таким образом, я узнаю от нее все, что происходит в доме ее госпожи. Ну, что вы скажете? Я думаю, вам пригодится лазутчик в этом доме.
– Ле Одуэн, ты добрый гений, которого мне послал случай, а вернее сказать, провидение. Значит, с Гертрудой ты…
– Puella me diligit, [81] – ответил ле Одуэн, раскачиваясь с самым фатовским видом.
– И тебя принимают в доме?
81
Дева меня избрала (лат.).
– Вчера в полночь я вступил туда на цыпочках, через знаменитую дверь с окошечком, которая вам известна.
– И как же ты достиг такого счастья?
– Признаться, вполне естественным путем.
– Ну, говори же.
– Через день после вашего отъезда и на следующий день после того, как я водворился в маленькую комнату, я уже поджидал, когда будущая королева моих грез выйдет из дому за провиантом, – такую вылазку она, должен вам признаться, производит ежедневно с восьми до десяти часов утра. В восемь часов десять минут она появилась, и я тотчас же спустился со своей обсерватории и преградил ей путь.
– И она тебя узнала?
– Еще как! Она тут же закричала во весь голос и пустилась наутек.
– А ты?
– А я, я бросился вслед и догнал ее, это стоило мне большого труда, так как Гертруда чрезвычайно легка на ногу, но вы понимаете, юбки, они в любом случае только мешают.
– Иисус! – сказала она.
– Святая дева! – воскликнул я. Это восклицание отрекомендовало меня с самой лучшей стороны; кто-нибудь другой, менее набожный, на моем месте крикнул бы «черт побери» или «клянусь телом Христовым».
– Лекарь! – сказала она.
– Прелестная хозяюшка! – ответил я.
Она улыбнулась, но сразу же спохватилась и приняла неприступный вид.
– Вы обознались, сударь, – сказала она, – я вас ни разу в глаза не видела.
– Но зато я вас видел, – возразил я, – вот уже целых три дня, как я не живу и не существую, а только и делаю, что обожаю вас, поэтому я теперь обитаю уже не на улице Ботрейи, а на улице Сент-Антуан на углу с улицей Сен-Катрин. Я сменил свое жилье лишь для того, чтобы созерцать вас, когда вы входите в дом или выходите из него. Если я вам снова понадоблюсь для того, чтобы перевязать раны какого-нибудь красавца дворянина, вам придется искать меня уже не по старому, а по новому адресу.