Графиня де Шарни. Том 1
Шрифт:
— Так вы говорите, маркиз, — продолжал он, — что мой брат граф Прованский питает к вам столь глубокое доверие, что поручил вам занять для него крупную сумму?
Маркиз не ожидал такого вопроса. Если бы в спальне был кто-нибудь третий, он мог бы заметить, как дрогнула портьера, наполовину скрывавшая альков короля, будто кто-то за ней прятался, а также увидел бы, как затрепетал маркиз де Фавра, приготовившийся к одному вопросу и вдруг услышавший совсем другой.
— Да, государь, — отвечал он, — когда дворянину поручают денежное дело, это свидетельствует о доверии; его высочество граф Прованский оказал мне это доверие.
Король
Маркизу ничего не оставалось делать, как продолжить свой рассказ, однако было заметно, что он растерян.
— Его высочество граф Прованский был лишен привычных доходов в результате разного рода операций Национального собрания; он полагает, что настал момент, когда ради собственной безопасности хорошо иметь в распоряжении значительную сумму; вот почему его высочество граф Прованский поручил мне заключить соглашение.
— Благодаря которому вам удалось занять денег?
— Да, государь.
— Значительную сумму, как вы сказали?
— Два миллиона.
— И у кого же?
Фавра сомневался, должен ли он отвечать королю; разговор пошел совсем не по тому руслу, которое он сам наметил; он хотел перейти от общих интересов к знакомству с целями частного характера и опуститься от политики до полиции.
— Я спрашиваю, у кого вы заняли деньги?
— Сначала я обратился к банкирам Шомелю и Сарториусу; однако переговоры ни к чему не привели, и я решил прибегнуть к услугам иностранного банкира; узнав о намерении его высочества, из любви к нашим принцам, а также из почтительности к королю, банкир сам предложил свои услуги.
— Неужели?.. И как, вы говорите, зовут этого банкира?
— Государь… — в нерешительности молвил Фавра.
— Вы отлично понимаете, маркиз, — продолжал настаивать король, — что таких людей полезно знать, и я желаю услышать его имя, чтобы, если представится случай, поблагодарить его за преданность.
— Его зовут барон Дзаноне, — отвечал Фавра.
— Итальянец? — спросил Людовик XVI.
— Генуэзец, государь.
— И живет он?..
— Он проживает в Севре, государь, — продолжал Фавра в надежде заставить бежать разбитую на ноги лошадь, пришпорив ее, — его дом стоит как раз напротив того места, где карета ваших величеств остановилась шестого октября во время возвращения из Версаля, когда убийцы под предводительством Марата, Верьера и герцога д Эгийона заставляли королевского цирюльника в небольшом кабачке у Севрского моста завивать волосы на оторванных головах Варикура и Дезюта.
Король побледнел, и, если бы он в ту минуту взглянул в сторону алькова, он бы заметил, что портьера затрепетала еще сильнее.
Было очевидно, что король тяготится беседой и что он дорого заплатил бы за то, чтобы этот разговор вообще не состоялся.
Он решил поскорее его завершить.
— Ну хорошо, маркиз, — молвил он, — я вижу, что вы — верный слуга королевской семьи, и я вам даю слово, что не забуду этого при случае.
Он кивнул головой, что означало: «Я вас довольно слушал и отвечал вам, теперь можете идти».
Фавра отлично все понял.
— Прошу прощения, государь, однако я полагал, что вашему величеству угодно будет спросить меня еще кое о чем.
— Нет, маркиз, — отвечал король, качая головой, словно раздумывая, какие
— Вы ошибаетесь, государь! — раздался вдруг голос, заставивший короля и маркиза посмотреть в сторону алькова. — Вы хотите узнать, как предку маркиза де Фавра удалось спасти короля Станислава в Данциге и довезти его целым и невредимым до прусской границы.
Оба собеседника вскрикнули от изумления: третье лицо, внезапно вмешавшееся в разговор, оказалось королевой; королева была бледна, ее поджатые губы дрожали; она не удовлетворилась сведениями, сообщенными Фавра, и, подозревая, что слишком занятый собственной персоной король не посмеет пойти до конца, она пробралась по внутренней лестнице и потайному коридору и решила продолжать разговор с той минуты, как король по слабости готов был его завершить.
Вмешательство королевы и то, как она подхватила разговор, связав свой вопрос с бегством Станислава, позволяло королю все слышать и под прозрачным покрывалом аллегории увидеть предложения Фавра относительно его, Людовика XVI, бегства.
А Фавра сейчас же понял и оценил представившуюся ему возможность развернуть свой план, и хотя никто из его предков не принимал участия в бегстве польского короля, он поспешил с поклоном ответить:
— Ваше величество изволит, вероятно, говорить о моем кузене, генерале Штейнфлихте, который прославился благодаря неоценимой услуге, оказанной им своему королю; эта услуга и имела столь благоприятное влияние на судьбу Станислава, ведь сначала он вырвался из рук своих врагов, а затем волею судеб стал вашим прадедом.
— Верно! Все верно, маркиз! — воскликнула королева, в то время как Людовик XVI с тяжелым вздохом перевел взгляд на портрет Карла Стюарта.
— Итак, вашему величеству известно… — проговорил Фавра, — простите, государь: вашим величествам известно, что король Станислав, будучи в Данциге свободен, но со всех сторон окружен армией московитов, был бы обречен, если бы не решился бежать.
— О да, он был обречен, — перебила Фавра королева, — можно сказать, что он был обречен, господин де Фавра!
— Ваше величество! — сурово обратился к королеве Людовик XVI. — Провидение постоянно печется о королях и не может допустить, чтобы они были обречены.
— Ах, ваше величество! — отвечала королева. — Я не меньше вашего верю в Провидение, однако уверена, что ему нужно немножечко помочь.
— Таково было мнение и польского короля, государь, — прибавил Фавра. — Ибо он с уверенностью заявил своим друзьям: считая, что образовавшееся положение невыносимо и что жизни угрожает опасность, он желает, чтобы ему представили несколько планов бегства. Несмотря на все трудности, его вниманию были предложены три плана: я упомянул о трудностях, государь, так как ваше величество может заметить, что королю Станиславу было значительно сложнее выбраться из Данцига, нежели вам, если бы вашему величеству вдруг пришла в голову фантазия покинуть Париж… В почтовой карете, — если бы вашему величеству захотелось уехать без лишнего шума и не привлекая внимания, — вы могли бы за одни сутки достичь границы; а если вы пожелали бы уехать из Парижа по-королевски, достаточно было бы приказать какому-нибудь дворянину, которому король окажет честь своим доверием, собрать тридцать тысяч человек и прийти за королем прямо в Тюильри… В обоих случаях успех несомненен…