Графиня де Шарни. Том 1

Дюма-отец Александр

— Господин Луи де Буйе! Простите, что я не сразу вас узнал, у меня слабое зрение… Вы давно оставили Мец?

— Пять дней тому назад, государь. Я приехал в Париж, не имея на то официального отпуска, кроме особого разрешения моего отца, вот почему я пришел просить моего родственника, господина де Лафайета, оказать мне честь представить меня вашему величеству.

— Господина де Лафайета! Вы правильно поступили, граф. Только он мог бы в любое время вас представить, и только его представление могло доставить мне истинное удовольствие!

Слова «в любое время» указывали

на то, что за генералом де Лафайетом осталась привилегия быть вхожим к королю, полученная им еще в Версале.

Немногих слов, сказанных Людовиком XVI, оказалось достаточно, чтобы молодой граф понял: он должен держаться настороже. В особенности его поразил вопрос:

«Вы давно оставили Мец?» Он означал: «Вы оставили Мец после прибытия графа де Шарни?» Ответ посланца, должно быть, вполне удовлетворил короля. «Я оставил Мец пять дней тому назад и нахожусь в Париже не в отпуску, а с особого разрешения моего отца» — означало: «Да, государь, я видел господина де Шарни, и отец послал меня в Париж на встречу с вашим величеством, дабы вы подтвердили, что граф действительно прибыл от имени короля».

Господин де Лафайет с любопытством огляделся. Многим доводилось бывать в рабочем кабинете короля, в зале Совета, в его библиотеке, даже в его молельне. Однако немногие бывали удостоены неслыханной милости быть допущенными в его кузницу, где король становился учеником, а истинным королем, настоящим хозяином был мэтр Гамен.

Генерал отметил про себя, в каком безупречном порядке были разложены все инструменты — в конце концов это было не столь уж удивительно, если принять во внимание, что король взялся за работу лишь утром.

Гю был у него за ученика; он раздувал мехами огонь.

— Ваше величество! Вы, должно быть, предприняли какое-то важное дело? — проговорил Лафайет, чувствуя некоторое смущение оттого, что ему приходилось разговаривать с королем, принимавшим его с засученными рукавами, с напильником в руках и в кожаном фартуке.

— Да, генерал, я начал великое творение слесарного искусства: замок. А сообщаю я вам, чем именно я занят, вот для чего: если господин Марат узнает, что я работаю в мастерской, и станет утверждать, что я кую кандалы для Франции, вы сможете опровергнуть это, ежели, разумеется, поймаете его с поличным.

Обратившись к графу, король продолжал:

— Может быть, вы тоже подмастерье или даже мастер, господин де Буйе?

— Нет, государь, я всего-навсего ученик, но если я могу быть чем-нибудь полезен вашему величеству…

— А ведь верно, дорогой кузен! — заметил Лафайет. — Если не ошибаюсь, муж вашей кормилицы был слесарем, не так ли? А ваш батюшка, несмотря на то, что он никогда не был горячим поклонником автора «Эмиля», говаривал тем не менее, что если бы он стал следовать советам Жан-Жака, то сделал бы из вас слесаря, не правда ли?

— Совершенно верно, сударь. Вот почему я имел честь сказать его величеству, что если ему понадобится ученик…

— Ученик мне пригодится, сударь, — отвечал король, — но кто мне особенно нужен, так это мастер.

— Какой же замок вы делаете, ваше величество? — спросил молодой граф фамильярным тоном,

что было вполне позволительно, принимая во внимание костюм короля и место, в котором он принимал гостей. — Будет ли это замок врезной, накладной или висячий, замок с глухим язычком, замок в чехле, замок с задвижкой, замок с секретом, дверной замок?

— Ого! — вскричал Лафайет. — Я не знаю, дорогой кузен, на что вы способны в деле, но в области теории вы, как мне кажется, — большой специалист по этой части — я не скажу ремесла, потому что его облагораживает сам король, — но искусства.

Людовик XVI с видимым удовольствием выслушал классификацию замков, представленную молодым графом.

— Нет, это будет обычный замок с секретом, то, что называется двусторонний замок. Впрочем, мне кажется, я переоценил свои силы, Ах, вот если бы рядом был мой бедный Гамен, называвший себя мастером мастеров и всеобщим учителем!

— А что, государь, разве этот человек умер?

— Нет, — отвечал король, выразительно посмотрев на молодого человека, словно желая сказать ему: «Умейте понимать с полуслова». — Нет, он в Версале, на улице Резервуар; дорогой моему сердцу человек не смеет, должно быть, навестить меня в Тюильри.

— Почему, государь? — спросил Лафайет.

— Да из опасения себя скомпрометировать! В наше время французский король — компрометирующая личность, дорогой генерал. А доказательством этого может служить то, что все мои друзья теперь — либо в Лондоне, либо в Кобленце, либо в Турине. Впрочем, — продолжал король, — если вам не покажется неуместным, дорогой генерал, что он прибудет ко мне с одним из своих подмастерьев на подмогу, то я пошлю за ним в ближайшие дни.

— Государь! — с живостью заговорил Лафайет. — Вашему величеству отлично известно, что вы совершенно свободны в том, чтобы приглашать, кого вам угодно, и видеться с теми, кто вам нравится.

— Да, при том, однако, условии, что ваши часовые обыщут посетителей не менее усердно, чем контрабандистов на границе; да бедняга Гамен умрет от страха, если его ящик с инструментами примут за патронташ, а напильники — за кинжалы!

— Государь! Признаться, я ума не приложу, как мне добиться вашего прощения, но я отвечаю перед Парижем, перед Францией, перед Европой за жизнь короля, и чтобы его драгоценная жизнь была в целости и сохранности, ни одна мера предосторожности не может быть лишней. Что же до этого человека, о котором мы говорим, то король может сам отдать любые приказания, которые сочтет необходимыми.

— Очень хорошо! Благодарю вас, господин Лафайет. Впрочем, торопиться некуда; дней через восемь-десять он мне понадобится, — прибавил он, бросив косой взгляд на графа де Буйе, — и не только он, но и его подмастерье; я прикажу предупредить его через одного из его приятелей — моего камердинера Дюрея.

— Ему довольно будет лишь назвать себя, государь, и его сейчас же пропустят к королю; его имя будет ему пропуском. Храни меня Бог, государь, от репутации тюремщика, стражника, ключаря! Никогда король не был так свободен, как теперь. Я даже хотел бы просить короля возобновить охоту и путешествия.