Графиня де Шарни. Том 2
Шрифт:
.
Это был Бийо.
— Пусть будет король французов! — одобрило большинство собравшихся.
— Погодите! — остановил Кутон. — У нас есть еще два часа. Я хочу внести новое предложение.
— Давайте! — закричали все.
— Я предлагаю, чтобы все встали, когда король войдет, но потом пусть все сядут и наденут шляпы.
Зал словно взорвался: крики одобрения были столь неистовыми, что их можно было принять за возмущение.
Наконец, когда вновь наступила тишина, стало понятно, что все согласны.
Предложение
Кутон взглянул на часы.
— У нас есть еще час, — молвил он. — Я хочу внести третье предложение.
— Говорите! Говорите! — раздалось со всех сторон — Я предлагаю, — продолжал Кутон слащавым голосом, который при случае мог кого угодно напугать до смерти, — я предлагаю, чтобы король сидел не на троне, а в обычном кресле.
Дружные аплодисменты не дали оратору договорить — Погодите, погодите, — поднял он руку. — Я еще не кончил.
Все сейчас же смолкли.
— Я предлагаю, чтобы кресло короля стояло слева председателя.
— Осторожно! — предупредил кто-то. — Это значило бы не только упразднить трон, но и поставить короля в зависимое положение.
В ответ грянула настоящая буря; в этих страшных аплодисментах уже слышались отголоски 20 июня и 10 августа.
— Итак, граждане, — заметил Кутон, — три часа истекли. Я благодарен королю французов за то, что он заставил себя ждать: мы не потеряли времени даром.
Депутация возвратилась в Тюильри.
На сей раз король их принял, но это уже было похоже на заговор.
— Господа! — сказал он. — Я могу прибыть в Собрание не раньше, чем через три дня.
Депутаты переглянулись.
— Стало быть, государь, это произойдет четвертого числа? — уточнили они.
— Да, господа, — отвечал король, — четвертого.
И отвернулся.
4 октября король прислал сказать, что нездоров и придет на заседание 7-го.
Это обстоятельство не помешало, однако, новому Собранию 4 числа в отсутствие короля торжественно встретить Конституцию 1791 года, то есть наиболее значительный документ, принятый предыдущим Собранием.
Ее обступили и охраняли двенадцать старейших депутатов Учредительного собрания.
— Отлично! — выкрикнул чей-то голос. — Вот они, двенадцать старцев из Апокалипсиса!
Нес Конституцию архивариус Камю; он поднялся, вместе с ней на трибуну и, показав собранию, провозгласил, подобно Моисею:
— Народ! Вот свод законов!
Началась церемония клятвы.
Все члены Собрания торжественно прошли перед трибуной; многие из них знали заранее, что эта беспомощная Конституция не просуществует и года: они клялись ради самой клятвы, потому что церемония была им навязана Три четверти тех, кто принес клятву, знали, что не сдержат своего слова.
Тем временем слух о трех принятых декретах распространился по всему городу:
Нет
Нет более трона!
Обычное кресло по левую руку от председателя!
Это было почти то же, что сказать: «Нет более короля».
Деньги, как всегда, «задрожали» в первую очередь: они невероятно упали в цене; банкиры начали испытывать беспокойство.
9 октября произошло великое событие.
8 соответствии с новым законом более не существовало главнокомандующего Национальной гвардией.
9 октября Лафайет должен был подать в отставку, а каждый из шести командиров легионов будет по очереди выполнять его обязанности.
Наступил день, назначенный для участия короля в заседании-; как помнят читатели, это было 7-е.
Вошел король.
Против всякого ожидания — так велика еще была сила привычки — при появлении короля все не только встали, не только обнажили головы, но и дружно зааплодировали.
Собравшиеся прокричали: «Да здравствует король!»
Однако вслед за тем роялисты, будто желая выразить пренебрежение новым депутатам, грянули с трибун:
— Да здравствует его величество!
По рядам представителей нации пробежал ропот неудовольствия; все взгляды обратились к трибунам, и стало понятно, что крики неслись с трибун, предназначавшихся для бывших членов Учредительного собрания.
— Ладно, господа, завтра я вами займусь! — пригрозил Кутон.
Король знаком показал, что хочет говорить.
Его выслушали.
Речь, которую он произнес, была составлена Дюпором дю Тертром весьма и весьма умело и имела огромный успех; она целиком была посвящена необходимости поддержания порядка и сплочения ради любви к Отечеству.
Председательствовал в тот день Пасторе.
Пасторе был роялистом.
Король в своей речи сказал, что нуждается в любви своих подданных.
— Мы тоже, государь, — откликнулся председатель, — нуждаемся в вашей любви!
При этих словах все Собрание отозвалось дружными аплодисментами.
Король в своей речи высказал предположение о том, что Революция окончена.
На какое-то мгновение все Собрание поверило в то, что так оно и есть.
Для этого, государь, не следовало быть добровольным королем священников и невольным королем эмигрантов!
Впечатление, которое король произвел на Собрание, немедленно захватило Париж.
Вечером король с семейством был в театре.
Он был встречен громом аплодисментов.
Многие плакали, да и сам король, как ни мало был он чувствителен, прослезился.
Ночью король написал письма всем монархам — в этих письмах он сообщал им о принятии Конституции 1791 года.
Впрочем, мы знаем, что однажды в порыве воодушевления он уже присягнул этой Конституции, когда она еще не была завершена.