Графиня де Шарни. Том 2
Шрифт:
За кем установить наблюдение? С кого не спускать глаз? Об этом Петион не говорит ничего.
Зачем усилить патрулирование окрестностей? То же молчание.
Да и зачем называть в письме Тюильрийский дворец я короля?
За кем обычно устанавливают наблюдение? За врагом!
Вокруг чего усиливают патрулирование? Вокруг вражеского лагеря!
Где находится вражеский лагерь? В Тюнльрийском дворце.
Кто враг? Король.
Таким образом, основной вопрос поставлен.
Петион, адвокатишка из Шартра, сын
И король Французский на это жалуется, ибо понимает, что голос Петиона звучит громче его собственного; он жалуется на это в письме, которое департаментская директория приказывает расклеить на стенах Парижа.
Однако Петион ничуть этим не смущен; он оставляет его без ответа; он повторяет свое приказание.
Итак, истинный король — Петион.
Ежели вы в этом сомневаетесь, у вас будет случай несколько позднее в этом убедиться.
В своем докладе Базир требует упразднить конституционную гвардию короля и арестовать ее командующего, господина де Бриссака.
Железо было горячо, и жирондисты ковали его, будучи умелыми кузнецами.
Для них это был вопрос жизни и смерти.
В тот же день был принят декрет о роспуске конституционной гвардии и аресте герцога де Бриссака, а охрана Тюильрийского дворца была поручена Национальной гвардии.
О Шарни, Шарни! Где ты? В Варение ты едва не отбил королеву всего с тремястами всадниками; что бы ты сказал, окажись ты в Тюильри во главе шести тысяч человек?
А Шарни был счастлив, позабыв обо всем на свете в объятиях Анд ре.
Глава 10. УЛИЦА ГЕНЕГО И ТЮИЛЬРИЙСКИЙ ДВОРЕЦ
Читатели, несомненно, помнят о том, как де Грав подал в отставку; король воспротивился такому решению, Дюмурье также не принял этой отставки.
Дюмурье стремился сохранить де Грава, потому что тот был ему предан; и он действительно его оставил в кабинете министров; однако когда стало известно об упомянутом нами двойном поражении, ему пришлось пожертвовать своим военным министром.
Он отказался от его услуг, бросив, таким образом, кость якобинскому Церберу и заставив его замолчать.
На его место он взял полковника Сервана, бывшего королевского пажеского надзирателя, которого он предлагал королю с самого начала.
Разумеется, Дюмурье и сам не представлял, какого человека он выбрал себе в коллеги и какой удар этот господин нанесет монархии.
Пока королева, сидя в мансарде Тюильрийского дворца, вглядывалась вдаль в надежде увидеть долгожданных австрийцев, другая женщина выжидала в своей скромной гостиной на улице Генего.
Одна олицетворяла контрреволюцию, другая — революцию.
Читатели, несомненно, догадались, что речь пойдет о г-же Ролан.
Именно она способствовала назначению Сервана министром, точно так же как г-жа
Женская рука чувствуется повсюду в событиях трех ужасных годов: 91-го, 92-го, 93-го.
Серван дни напролет просиживал в гостиной г-жи Ролан; как все жирондисты, вдохновительницей, светочем, Эгерией коих она являлась, он черпал силы в ее неутомимой душе.
Поговаривали, что она была любовницей Сервана: она не опровергала этих слухов и, будучи чиста перед самой собой, лишь улыбалась в ответ на клевету.
Она видела, как ее супруг возвращается домой изможденным после борьбы: он чувствовал, что стоит на краю пропасти вместе со своим коллегой Клавьером, однако ничего еще не было известно наверное; ему казалось, что еще можно все поправить.
В тот вечер, когда Дюмурье пришел предложить Ролану портфель министра внутренних дел, тот поставил свои условия.
— У меня нет ничего, кроме честного имени, — сказал он, — и я хочу, чтобы моя работа в кабинете министров не повредила моей репутации. Пусть на всех заседаниях совета министров присутствует секретарь и ведет протокол: таким образом, будет понятно, изменю ли я хоть раз патриотизму и свободе.
Дюмурье согласился; он чувствовал необходимость в том, чтобы прикрыть свое непопулярное имя жирондистским плащом. Дюмурье был из тех, кто всегда готов наобещать с три короба, но исполнить лишь то, что было выгодно им самим.
Итак, Дюмурье не сдержал своего обещания, а Ролан тщетно требовал секретаря.
Не добившись тайного архива, Ролан решил прибегнуть к помощи газет.
Он основал газету «Термометр»; однако он и сам отлично понимал, что бывают такие заседания совета, когда огласка равносильна предательству родины.
Назначение Сервана было ему на руку.
Но этого оказалось недостаточно: будучи нейтрализован генералом Дюмурье, совет бездействовал.
Законодательное собрание только что нанесло удар — оно распустило конституционную гвардию и арестовало Бриссака.
Вечером 29 мая Ролан возвратился домой вместе с Серваном и принес эту новость.
— Что сделали с распущенной гвардией? — поинтересовалась г-жа Ролан.
— Ничего.
— Так солдаты предоставлены самим себе?
— Да; их лишь обязали сдать синюю униформу.
— Они завтра же наденут красные мундиры и превратятся в швейцарцев.
И действительно, на следующий день парижские улицы пестрели мундирами швейцарских гвардейцев.
Распущенная гвардия сменила форму, только и всего.
Солдаты оставались там же, в Париже, протягивая руки к иноземным державам, приглашая их поспешить, приготовившись распахнуть перед ними все двери.
Ни Ролан, ни Серван не видели способа, как помочь этой беде.
Госпожа Ролан взяла лист бумаги, вложила Сервану в руки перо и приказала: